— Я сказал ему, что никто не знал про икону, и он ответил
как-то странно, и я еще тогда подумал, что он не случайно ее нашел. Но мне
некогда было об этом думать. — Большие пальцы ног, когда он шагал, оказывались
то на светлых квадратиках, то на темных, и его это раздражало, отвлекало от
мыслей. — И клиент заказал ему именно лик, а не всю коллекцию. Коллекция нужна
была только для отвода глаз.
— Какая икона?! — спросил Федор в изумлении.
Услышанное не укладывалось у него в голове.
— Та, что у тебя под курткой была? — живо подхватила
Виктория.
Олег все шагал, и маятник громадных настенных часов, в
котором взблескивал свет, словно шагал вместе с ним.
— Значит, так, — сказал он, остановившись. — Коллекцию
следует вернуть в музей, и сделать это надо как можно незаметней. Нужно
придумать, как это сделать. Нет шкатулки, но мы найдем ее и тоже постараемся
вернуть. И мне необходимо познакомиться с твоей матерью.
— Зачем?!
— Затем, — коротко и ясно ответил Олег Петрович. — Гена,
отвезешь его домой, проведешь разведку и доложишь. Телефоны пробьешь.
— Понятное дело, Олег Петрович!
— Жанну д'Арк тоже домой, а потом заберешь ее машину.
— Значит, так, парень. — Олег подошел к Федору, тот
торопливо поднялся, сразу став намного выше хозяина. — Едешь домой и до завтра
никому не звонишь и о своих героических подвигах не рассказываешь. Если кражу
на самом деле уже обнаружили, к тебе будут вопросы, и ты подробно на них
ответишь в том смысле, что ничего не знаешь и в глаза никакую коллекцию не
видел. Утром я приеду, и мы решим, как ты будешь ее возвращать. Понял?!
Федор только молча на него смотрел.
На последний поезд метро она опоздала, он ушел из-под носа,
и толстая женщина в форме сказала ей, что поездов больше не будет и станция
закрывается на вход и на выход.
На станции было пустынно и просторно, как в кино. Кажется,
было какое-то кино, где показывали такие пустые и просторные станции. Там еще
кто-то все время куда-то шел и пел: «А я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще
смогу…» Дальше Вероника никогда не могла запомнить.
Она побрела к эскалатору, где не было ни одного человека, и
движущаяся лестница поднималась с ровным гулом. Вероника никогда не слышала
этого гула — должно быть, из-за того, что всегда шумела толпа, захлестывала
мраморные залы и движущиеся лестницы, выплескивалась на улицы, растекалась в
разные стороны.
Вероника ехала вверх, эскалатор слегка подрагивал, как будто
от усталости, и она подрагивала вместе с ним. Она сошла с эскалатора, по
привычке прижимая к боку сумку, хотя хватать и тащить оттуда кошелек было
некому, и другая толстая тетка в будке, проводив ее глазами, спросила в
микрофон грубым прокуренным голосом:
— Ну что, Шур, все?..
На улице мело — должно быть, на потепление пошло, — и горели
желтые фонари, унылые до боли в зубах.
Вероника остановилась, пристроила на шею сумку и натянула на
шапку капюшон — ветер лез в глаза и уши, кидался снегом.
Федора она не нашла.
Она объехала всех, кого смогла вспомнить, даже школьного его
друга Димку Митрофанова, который давным-давно переехал в дальнюю даль, в
Бутово, и страшно удивился, открыв ей дверь.
Как еще она адрес нашла, записанный по случаю в какой-то
старой-престарой телефонной книжке!
— О! — сказал Димка, открыв дверь. — Тетя Ника! А вы
откуда?!
Он заглянул ей за спину, как будто ожидая увидеть еще
кого-то, но никого не увидел и опять уставился на нее. У Вероники к тому
времени уже совсем не осталось сил.
Она стянула с головы шапку, привалилась к косяку и спросила:
— Федора у тебя нет?
Димка заржал было, но остановился, увидев ее лицо:
— Да нет, теть Ник, откуда?! Мы с ним с выпускного не
видались! А, не, не, видались!.. Когда я из армии пришел! Мы тогда классом собирались!
Нажрались еще, помните?
— Я не помню, — выговорила Вероника.
Димка Митрофанов был ее последней надеждой, и, куда еще
бежать, где искать, как спасать, она не знала.
И силы у нее кончились.
— Ди-има! — позвали из квартиры. — Дима, кто та-ам?
Димка почесал за ухом. Вид у него был растерянный, как у
большого пса, который не знает, что ему делать: то ли вилять хвостом, то ли
залаять по привычке.
— Вы, может, зайдете, теть Ник?..
— Да нет, Дима, я пойду.
— А что с Федькой-то?! Запропастился куда?
— Да, — сказала Ника и улыбнулась вымученной улыбкой. —
Запропастился. А я его найти не могу.
Глаза у нее налились слезами, она всхлипнула, тяжело,
протяжно, но не заплакала, только на секунду прижала к глазам шапку.
— Да вы не волнуйтесь так, теть Ник! Ну, загулял малость!..
Найдется! Может, к девушке поехал или к друзьям! Позвонит, куда он денется! Или
вы ему на мобилу позвоните!
— Я звонила. — Ника снова нацепила свою шапку, хотя идти ей
было некуда. — То ли выключен, то ли деньги на нем кончились.
— Ди-има! Ты чего дверь разинул! Дует!
— Ну, все, Димочка, спасибо, я пойду, — заторопилась
Вероника. — Если он тебе позвонит, ты тогда мне сообщи. Наш домашний у тебя
есть, должен быть, да?..
— Да все нормально, теть Ник! Не переживайте вы! Найдется!
Куда он денется!
— Да, да, — тихо сказала Вероника. — Спасибо тебе.
Почему-то она пошла пешком, и шла долго — до метро было как
до Марса, и она шла и все думала, что ей теперь делать, куда бежать, как
спасать сына!
Поднимался ветер, метель начиналась, и между домами было
черно, как в пропасти, и страшно. Вероника старалась туда не смотреть.
Впрочем, ничего страшнее, чем то, что уже случилось, не
могло с ней произойти.
Она дошла до метро не скоро и опоздала на последний поезд, и
теперь было совершенно непонятно, что делать дальше. Федора она не нашла и сама
застряла посреди метели и бурана, на окраине огромного города, где светили
тусклые желтые фонари и провалы между домами походили на ворота в ад.
Как она теперь будет добираться?! Где она будет искать
своего сына?! Самое главное, казалось ей, найти его, а там они что-нибудь
придумают!
Только бы найти, и только бы с ним ничего плохого не
случилось.
Ну, совсем уж плохого. Такого, что поправить нельзя.
Ведь почти все на свете можно поправить!
Она шла, сопротивляясь ветру, сама не зная куда, и
уговаривала себя. Если бы пересттла уговаривать, наверное, упала бы замертво.
