— Скажи, что помнишь, — приказал этот странный мужик. — Ну,
первое, что приходит в голову!
— Интеграция, дифференциация, церебрация, — выпалил Федор. —
Каждый видит только на уровне горизонта и слышит только то, что способен
воспринять.
— Хорошо, — похвалил Олег Петрович, рассматривая его, и
спросил по-французски: — Кто читал психологию на вашем курсе?
— Профессор Липкин, но очень недолго, потому что уехал за
границу, — тоже по-французски с разгону и без раздумий ответил Федор. — А потом
профессор Квинт.
— Все правильно. Когда я учился, этот Квинт был просто
ассистентом на кафедре! А нынче уже профессор?..
— Вы учились в Историко-архивном?!
— Ты думаешь, один ты умный? — по-русски спросил Олег
Петрович. Кажется, ему понравилось, что Федор окончил тот же институт, что и он
сам. — Гена, дай мне тоже чего-нибудь поесть! И ему!
— Вот салат Галина Павловна оставила, и еще рыбу.
— Рассказывай историю с коллекцией, — приказал Олег Петрович
и стал ковырять вилкой в салате. — Только без вранья и подробно.
Федор помолчал. Он вдруг обо всем забыл.
— Вы учились в нашем институте?!
— Да. И что в этом такого?
— А на каком факультете?
— Архивном.
— Как?! А теперь вы кто?!
Олег Петрович еще поковырял вилкой и посмотрел на Федора
внимательно.
— Я занимаюсь консалтингом высокого уровня. У меня большое
предприятие, филиалы эа границей. Вот во Франции, к примеру. А что тебя…
перепахало?
— И вы научились этому в нашем институте?!
— Чему-то да, а чему-то потом доучивался. А что ты так
возбудился-то?!
Федор Башилов, который всю жизнь был совершенно уверен, что,
окончив «бабский» институт, можно жить только так, как живет его мать,
совершенно потерялся. Он не мог рассказать этому мужику, что мир его вдруг
оказался стоящим на голове, хотя до этого момента прочно стоял на ногах.
Он не мог рассказать, что разлюбил мать — из-за ее жизни,
из-за этого дурацкого института, из-за запаха щей и отбеливателя, в котором она
кипятила белье. Он не мог рассказать, что отец считал его тряпкой, и слюнтяем,
и ни на что не способным человеком — как раз потому, что учился он в «бабском»
институте! И Светка так считала, и даже пацанята у подъезда, которые не давали
ему прохода!
— Историко-архивный — это блестящее образование, — задумчиво
рассматривая его, продолжал Олег Петрович. — Если, конечно, ты не полный болван
и способен учиться. Но ты вроде не болван, и по-французски хорошо говоришь, и
помнишь кое-что.
— Угу, — с удовольствием подтвердила Виктория, о которой
Федор позабыл, — по-французски хорошо. Я люблю французский, он красивый.
Федор под столом вытер о джинсы вспотевшую ладонь. Пора было
спускаться с небес на землю.
— Василий Дмитриевич как-то подошел ко мне и сказал, что… •
— Как подошел? Где он к тебе подошел?
— Да просто на улице, когдая выходил с работы.
— Постой, он тебя знал, что ли?..
— Он сказал, что когда-то знал мою маму. Моя мама тоже
работает в музее, только в другом отделе.
— Так. Он знал маму. И дальше что?
— Дальше… дальше он сказал, что хочет купить остатки
демидовской коллекции, ему, мол, очень нужно, а в музее ее никогда никто не
хватится. — Федор посмотрел на свою руку, стиснутую в кулак на джинсовом
колене. — Ну, знаете, как у нас обычно бывает?.. В фондах чего только не
хранится, даже всякая ерунда, а раз все описано, инвентарные номера присвоены,
значит, это ценности! Я сказал, что к демидовской коллекции это не относится,
потому что одно имя чего стоит, а он сказал, что хорошо заплатит.
— И ты согласился.
— Нет, — помолчав, неохотно признался Федор. — Не сразу. Но
он уговаривал, все время уговаривал и еще сказал, что она не пропадет, что один
очень хороший коллекционер хочет ее купить, потому что уважает род Демидовых и
собирает все, что с ним связано, и не даст коллекции пропасть, а в музее она
все равно никому не нужна. Она и вправду никому не нужна, — вдруг жалобно
добавил он. — И никто никогда это не выставляет, и все гниет! Только когда
ревизия, номера перепишут, и все дела!
— Ты беспокоился, что все сгниет? Хотел дать коллекции
путевку в жизнь, что ли?
— Я хотел денег! — крикнул Федор. — Я ничего в жизни так не
хотел, как денег! А у меня нет ничего, ни копья! А он говорил, что заплатит!
Хорошо заплатит! И ничего не нужно, просто поменять инвентарные номера, и никто
не заметит! А когда мы выходим, нас все равно никто не проверяет!
— Ты подумал и решил, что ничего плохого в этом нет.
— Да! Я подумал и решил, что ничего плохого в этом нет! И я
вынес всю коллекцию по одному предмету под курткой! И отдал старику!
— Ну, положим, шкатулку под курткой не вынесешь.
— Шкатулку и часы я в сумке вынес! Сказал охраннику, что
вечером на хоккей собираюсь, вот потому и сумка у меня такая здоровая!
— Ты все отдал Василию Дмитриевичу, а он… что?
— Он сказал, что должен проверить подлинность, не обманываю
ли я его! Я сказал, что не обманываю, и оставил ему коллекцию А он заплатил мне
пять тысяч долларов.
— Вы договаривались именно о такой сумме?
— Мы ни о какой сумме вообще не договаривались! Он просто
обещал хорошо заплатить!
— Бизнесмен, — еще раз похвалил Олег Петрович Федора. —
Хватка у тебя прямо! И что потом случилось?
— Он сказал, что, так как коллекция краденая, мне больше
пяти тысяч все равно никто не даст и тот его заказчик тоже сомневается, брать
или не брать, потому что она… музейная! Как будто они сразу не знали, что она
музейная!.. Короче, это долго продолжалось, ну, и я взял эти пять тысяч, да и
все!
— Кто звонил Василию Дмитриевичу, угрожал и требовал вернуть
коллекцию? Ты? Или твои приятели?
Федор вдруг обозлился;
— Нету у меня никаких приятелей! И я ему не звонил!
— Хорошо, а кто тогда звонил?
— Я не знаю!
— Но кто-то же звонил! И напугал старика до полуемерти! И он
вызвал меня, потому что ему угрожали!
— Я, — повторил Федор с нажимом, — ему не звонил.
— Олег, — укоризненно сказала Виктория, — ну он же тебе
говорит, что не звонил!
— А зачем ты сегодня к нему поехал, если все ваши расчеты
уже были произведены?
Федор исподлобья посмотрел на Олега. Придется признаваться
во всем, хотя это было ужасно.
