— Знаю!
Фары были потушены, и голубоватые сугробы по обочинам
расчищенной дорожки летели навстречу. Снаружи все грохотало, как будто на тихой
Фрунзенской набережной нынче вечером случился горный обвал.
Машина пролетела кусты, тяжело нырнула в какую-то ямину,
выбралась, наддала и оказалась в западне — впереди была стена, слева чугунные
столбики с цепями, огораживающие убогий скверик, а справа угол дома.
— Последний патрон, — сказал Гена, и в зеркале заднего вида
Федор увидел его глаза. — Еще один!..
Сзади снова бабахнуло, и Гена гаркнул во все горло:
— Все! Больше нету!
Он осадил машину, как не в меру резвую лошадь, сдал назад,
так что Федор и Виктория повалились один на другого, вывернул руль, дал по
газам — длинный и тяжелый корпус занесло и задние колеса пошли юзом, выровнялся
и приказал:
— Держитесь!
И лучше бы они держались, потому что машина бросилась вперед
с реактивной скоростью, и снег из-под задних колес градом застучал по стволам и
по стене дома, и двигатель, не привыкший к такой работе, завыл протяжно!.. На
бугорке «Мейбах» подпрыгнул, сердце подкатилось к горлу и обрушилось вниз
вместе с автомобилем, нащупавшим колесами дорогу, и снова понеслось вскачь!
Они вылетели на асфальт, еще раз развернулись, и темнота
вокруг вдруг осветилась — водитель включил фары, — и стало видно, что Виктория
сидит, взявшись руками за щеки, и глаза у нее как у испуганного ребенка.
Впереди был широкий, освещенный проспект. И светофор
неторопливо переключался с зеленого на красный, и люди неторопливо переходили
дорогу, и оказалось, что жизнь на проспекте обычная, неторопливая, и война не
началась, и никто не стреляет и ни за кем не гонится!
Гена вылетел на проезжую часть, попетлял между
немногочисленными машинами и очутился в среднем ряду. Очутившись тут, он
сбросил скорость, устроился за какой-то невразумительной машинкой и спросил у
остальных, как они себя чувствуют.
Олег Петрович промолчал, Виктория сказала, что чувствует
себя хорошо, а Федор Башилов спросил: «Что это было?»
— Можно я покурю, Олег Петрович?
На это Олег Петрович тоже не сказал ни слова. Но Гена,
видимо, умел понимать его и без слов, потому что полез в нагрудный карман, выудил
сигарету и бросил ее в рот.
— И я покурю, — тонким голосом сказала Виктория и стала
искать сумку. Оказалось, что на сумке сидит Федор, и, очень смущенный, он
вытащил ее изпод своей задницы, зачем-то отряхнул, как если бы задница была в
пыли, и передал ей.
Она достала тонкие сигареты и закурила с независимым видом.
— Не понял я, из-за чего сыр-бор, — помолчав, сказал Гена. —
Вот, ей-богу, ничего не понял!
Он курил, стряхивал пепел в окно, и туда же, в щелку,
вытягивало дым.
— Или это такие великие деньги, твоя коллекция, парень! А?!
Федор вздохнул.
— Ну, чего вздыхаешь?!
— А моя машина? — вдруг спросила Виктория. — Она же там
осталась!
— Гена завтра тебе ее пригонит, — сказал Олег Петрович
совершенно равнодушно. — Если нужно, прямо с утра.
— Да не нужно, — отказалась Виктория. — Потом заберу
как-нибудь. Черт с ней.
— Машину надо забрать, Олег Петрович, — серьезно сказал
Гена. — Хорошо бы сегодня.
— Значит, заберешь сегодня.
Вдалеке засверкало синим и красным, многократно усиленный
динамиком голос сердито закричал что-то, машины стали одна за одной двигаться
вправо, будто сметаемые невидимой волной, и навстречу им пролетел милицейский
патруль, а потом еще один.
В машине стало тихо. Федор исподтишка проводил патрульных
глазами.
— Пацаны по нашу душу поехали, — сообщил Гена безмятежно. —
Только там уж нет никого! Одни гильзы в кустах. Ну, да гильзы сейчас искать
никто не станет! Темно, холодно, какие гильзы!..
На это никто ничего не ответил. Гена докурил сигарету,
закрыл окно, перехватил руль поудобнее, словно приготовляясь наконец-то ехать,
и осведомился куда.
— Домой, — решил Олег Петрович. — А потом Викторию отвезешь.
— Только я сначала кофе попью, — сообщила та. — И съем чего-нибудь.
Потом вы мне все расскажете, и я уеду.
Гена взглянул на нее, фыркнул и покрутил головой, а Олег
Петрович опять промолчал.
— А сумка? — хриплым преступным голосом спросил Федор. —
Сумка с коллекцией там осталась?
— Ты чего, парень? — обиделся Гена Березин. — Врагу не
сдается наш гордый «Варяг»! Вот она, сумка, у Олега Петровича в ногах.
— Ты из-за сумки не волнуйся, — посоветовал Олег. — Лучше
сиди, придумывай, как ты будешь объясняться! И чем правдоподобнее придумаешь,
тем для тебя лучше.
— Олег, что ты к нему привязался! И там привязывался, и
здесь продолжаешь?!
Гена коротко хохотнул и посмотрел на Олега Петровича, а
потом на барышню в зеркале заднего вида.
— Вы молодец, — похвалил он. — В панику не вдарились! Вели
себя, как настоящий мужчина.
—Я никакой не мужчина, — сказала Виктория обиженно, потом
подумала и решила, что обижаться сейчас на них не стоит. Она обидится, Олег
пошлет ее домой, и она ничего не узнает! А ей так любопытно! Так интересно!
Как будто она вдруг утром проснулась, и оказалось, что
впереди не самый обычный серый день — институт, дом, массаж, маникюр, загар,
бассейн, «Синема Чиз» с ребятами, боулинг и спать, — а самое что ни на есть
настоящее приключение!
Приключение!..
Ей было очень жалко старика. Как он лежал, бедный,
скрючившись, подтянув к животу худые колени, откинув руку в старческих синих
венах. И самое главное, что еще утром он был жив и здоров, болтал по телефону,
приседал и извивался худой спиной, а она так на него злилась за то, что он не
достал кресла!
Если бы она только знала, что вечером его уже не будет, ни
за что не стала бы злиться! Мама всегда говорила, что ссориться — это последнее
дело, вдруг потом не успеешь помириться! А Виктория никогда не понимала: как
это можно не успеть помириться?! Ну, вот просто приходишь и миришься, да и дело
с концом! А оказалось, что запросто можно не успеть! И кому он так уж помешал,
этот вздорный старик с его рухлядью, буфетами и любовью к крепким немецким
словечкам?!
А еще этот парень!
Она покосилась на парня. Какой-то он странный, нервный и
одет как бомж, но очень симпатичный. Просто удивительно. И не гомик вроде, хотя
такие карие глаза, такие ресницы, и кожа смуглая, ровная, никаких прыщей,
рытвин и впадин, как вон у Макарки! Тот, конечно, великий поэт и будущая
знаменитость, и вообще сын своего отца, а в наше время именно это самое главное
в кавалере, но без слез на него не взглянешь! Да и без «травы» ни дня не может,
а этот, сразу видно, не балдежник, «дурью» не пробавляется, сейчас таких днем с
огнем не сыщешь! Особенно в тех местах, где имела обыкновение бывать Виктория.
Олег Петрович на его фоне выглядел совсем уж как-то блекло, может, и вправду он
для нее староват?
