Ей очень нравился новый кавалер и перспективы, которые перед
ней открывались. Подумаешь, старый и лысый, зато какой богатый! И, главное, не
мажор какой-нибудь, а человек самостоятельный. На машину наверняка сам
заработал, не папка же ему дал! Да еще на какую машину! И пиджачок у него —
Виктория, повернув голову, кинула взгляд на пиджачок, пристроенный на вешалку,
— вполне приличный. То есть даже о-очень приличный. Ну просто супер, на самом
деле! А дружбаны все поймут! Ну, парни-то, может, и не одобрят, особенно Макар,
он человек с принципами, но девчонки точно оценят, особенно когда машину
увидят!
— Олежка, ты что, не слышишь?!
— Прошу прощения, я задумался.
— Тебе здесь нравится?
Олег усмехнулся:
— Торжище праздности и любостяжательства.
Виктория округлила глаза, поэт и Пол переглянулись, а Кэт
поперхнулась водкой.
—Я пошутил, — поспешил объясниться Олег Петрович. — На самом
деле здесь просто кайфово! — Подумал и прибавил: — Отвал башки!
Теперь вся компания смотрела на него во все глаза.
— А че? — оттопырив губу, спросил Пол с подозрением. Олег
заметил, что ему вообще нравилось оттопыривать губу. И, оттопырив, он скашивал
на нее глаза и рассматривал. — И вправду кайфово! Только это для молодежи, а вы
уже старик!
Затевать с ними ссору Олегу никак не хотелось, поэтому он
ответил, что просто привык к другим местам. Как раз потому, что старик.
— Да тут хоть жить можно, — возразила Кэт вяло, — а в других
местах вообще беспонтово!
Олег посмотрел на Викторию вопросительно. Та пожала
плечиком, лифчик сверкнул, и по нему волной прошли блики.
— Скучно, значит, — перевела она.
— Ну, здесь-то весело, — заключил Олег Петрович. — Мы
все-таки будем ужинать? Я рассчитывал поесть!
Долго махали официанту, призывая его к себе, и в конце
концов призвали. Долго препирались и совещались, кто что будет есть. Олег
наблюдал.
Виктория, которая страшно хотела «мяса, мяса, побольше
мяса!», заказала салат из шпината. Кэт попросила еще водки и рыбу под белым
соусом. Зайка заказала рукколу, но только чтобы обязательно без масла. Пол и
Макар, не мудрствуя особенно, по отбивной, а Олег Петрович — из принципиальных
соображений — утку с брусникой и рюмку порто.
Дальше разговор почему-то перешел на поэзию вообще и на
поэзию Макара в частности.
Поэзия вообще Макара не вдохновляла, о своей он тоже
отзывался чрезвычайно уничижительно.
— Зачем же тогда вы пишете? — удивился не сведущий в
психологии поэтов Олег Петрович.
— А мне в оттяг! — лениво объяснил Макар, а Олег Петрович
попросил продекламировать что-нибудь из образчиков его творчества.
Компания опять переглянулась. Все-таки они никак не могли
понять, всерьез говорит этот мужик или нет, а мужик решил играть до последнего.
Все равно понятно, что из романа с прекрасной барышней
ничего не выйдет. Ну, может быть, если он решит, что ему это ничем угрожать не
будет — хотя бы более или менее! — сложится у него секс на один вечер. А не
сложится, так и бог с ним!..
— Да в Инете можно посмотреть, — говорил Макар, но
чувствовалось, что говорит он просто так, ломается, вот еще поломается немного
и начнет читать.
Олег Петрович настаивал, барышни щебетали, что это гениально
и просто поразительно, и совершенно «в кассу», хотя почему-то никто не хочет
печатать.
В конце концов Макар сдался, прикрыл глаза длиннющими
мохнатыми ресницами, ладонь прислонил ко лбу и выдал длиннейшее стихотворение,
без рифм и почти без смысла.
Олег Петрович силился не улыбаться, однако финальной
строчкой стихотворения стала следующая:
— …на рельсы прольется жизнь молодого прозаика!
И тут его понесло.
— Позвольте, — начал он несколько удивленно, и поэт убрал со
лба руку и посмотрел на собеседника немного потусторонними от поэтического
вдохновения глазами, — позвольте, но это строчка из юношеского стихотворения
Вениамина Каверина! Про жизнь молодого прозаика!
Поэт хлопнул длинными ресницами, а Кэт взяла за руку Пола,
словно в порыве внезапного ужаса.
— Ну да, — продолжал Олег Петрович, которому вдруг надоело
слушать бредни. — Каверин в юности подражал Блоку, а потом пытался от этого
уйти и написал стихотворение, над которым смеялся Тынянов. «…На рельсы
прольется кровь молодого прозаика» как раз и есть последняя строка этого
стихотворения.
— Я никому не подражаю, — насупившись, выговорил поэт. — Я
пишу так, как пишу. Это только мои мысли и ощущения.
— Мысли-то бог с ними! Но ваши ощущения, видимо, совпадают с
ощущениями Каверина. И слова совпадают!
— Ну и что? Ну и совпадают! — крикнул поэт, пошарил по столу
отчаянными глазами, нашарил чью-то недопитую водку, схватил и опрокинул ее в
себя. — Это еще ни о чем не говорит!
— То есть в своей поэзии вы пользуетесь классическими
источниками. Вот у Каверина заимствуете!
— Да ничем я не пользуюсь! И не заимствую! Я передаю то, что
волнует меня, и то, что волнует всех нас.
— Вас?
— Молодых! — рявкнул на Олега Петровича поэт.
— Вы бы Мариенгофа почитали. Есть у него такая книга,
«Стихами чванствую» называется. Хорошая книга.
— Олежка, — Виктория хлопала глазами и переводила взгляд с
одного на другого, — ну что ты к нему пристал?! Стихи-то зашибись! Отличные стихи.
— Да это вообще никакие не стихи, — сказал Олег Петрович. —
И самое печальное, что вы этого не понимаете, молодые люди. А не понимаете
потому, что никогда ничего не читали, ни стихов, ни прозы.
Они все опять переглянулись. У Олега стремительно портилось
настроение.
— Ну хорошо, — продолжал он неприятным голосом, — а почему
прольется кровь прозаика-то? Ну, допустим, вы просто позаимствовали у Каверина
эту строчку, когда она попалась вам на глаза в книжке, которую перед сном
читала ваша матушка! Допустим. А проза при чем? Вы пишете прозу?
Все молчали. Поэт тоже молчал.
— А Каверин-то как раз писал! — сообщил Олег с каким-то
отчетливым злорадством. — Он чего только не писал! Особенно по молодости. Даже
трагедии в стихах. У вас нет трагедий в стихах, уважаемый Макар, не знаю, как
вас по батюшке?
Поэт молчал.
— Есть! — с облегчением сказала Зайка. Ей казалось, что
здесь экзамен, студент проваливается, а тут как раз профессор задал вопрос,
ответ на который был случайно выучен. — У него есть прекрасные трагедии!
Например, о черте и студенте.
