— Ну почему? — недоумевал Олег Петрович, рассматривая жуткую
картину. — Ну, вот ты художница, да? Почему у тебя голова, получается, в
унитазе?!
— Ты ничего не понимаешь, — сердилась она. — Это эмоции!
Образы, которые терзают тебя, — когда ты пишешь, они уничижают тебя изнутри.
— Изнутри чего? — упорствовал Олег Петрович. — Тут все
внутри унитаза!..
На том они и расстались, решив более друг друга не
раздражать. Олег Петрович чувствовал себя немного виноватым, потому что девушка
на самом деле была слегка в него влюблена и даже поплакала немного, когда на
почве унитаза они разошлись окончательно. Он знал, что художник она так себе,
но у нее были чутье и нюх, если не считать некоторых завихрений, а ими можно
было смело пренебречь.
Так что у Олега была и еще одна цель, так сказать, дальняя,
— подзаработать немного денег или уж, по крайней мере, остаться не в убытке.
Дело с покупкой помещения шло туго — никто не хотел
продавать там, где Олег и Виктор Иванович хотели купить, и за те деньги,
которые они предлагали. Приходилось как-то выкручиваться.
Вот о приблизительных размерах этих самых выкрутасов Виктор
Иванович и говорил Олегу. Выходило что-то очень много.
— Придется, наверное, самого подключать, — сказал в
завершение Виктор Иванович. — Не хотелось бы его беспокоить по пустячному делу,
но не выходит по-другому! Мы на эти деньги, что от нас хотят только на взятки,
дворец спорта в Монако могли бы купить!
— Почему в Монако? — удивился Олег.
— Да у них там тоже недвижимость дорогая!..
— Если хотите, я поговорю, — предложил Олег, подумав. — С
самим. В субботу, на футболе.
— Да можно, можно! В неформальной, так сказать, обстановке.
Дело-то пустяковое, а эти гаврики из префектуры, последние остатки совести
потеряли!
— Э, Виктор Иванович, остатки бывают только от чего-то, а у
них совести никогда не было, и терять им нечего.
— Креста на них нет, — сказал партнер задумчиво. — Я вот в
церковь каждую субботу хожу, исповедуюсь, причащаюсь, а все равно чувствую —
давят грехи, ох, давят, Олег Петрович!
Олег промолчал. У него были свои представления о совести,
грехах и церкви, и он предпочитал ими ни с кем не делиться.
Второй вопрос, который партнеры должны были обсудить, — это
как раз строительство храма в Подмосковье, за которое взялся Виктор Иванович, а
Олег браться решительно не хотел и предлагал просто поделить расходы.
Тут у них и вышла заминка, потому что Назаров принялся Олегу
втолковывать, как неразумному, что подмосковный храм должен стать главным делом
его жизни.
Олег слушал, молчал, кивал.
Он точно знал, что денег даст, а больше ничего делать не
станет.
— Мы же с тобой православные, — говорил Виктор Иванович,
горячась все больше и больше, — а не какие-то там иноверцы! Одной верой не
спасемся, мало веры, еще добрые дела нужны! Вот я к батюшке Валентину на
прошлой неделе ездил, под Тулу. И деревушка крохотная, и церковка бедненькая, и
батюшка еще слабосильный, молодой совсем, борода почти не растет, а народ уже
душой-то потянулся! Думаю помочь им тоже.
Олег пожал плечами:
— Давайте поможем.
— Вот стою я на молебне, слушаю, как он служит, батюшка
молодой, а в храме сквозняки гуляют так, что свечи гаснут! А бабульки есть,
которые на коленях стоят, земные поклоны бьют! Подремонтировать бы хорошо храм,
утеплить, иконостас новый организовать, потому что у них совсем иконки
плохонькие!
— Давайте иконостас.
— И молодых, я посмотрел, много. И детей приводят, и сами
идут! Вот в субботу батюшка две пары венчает. Звал меня посмотреть.
Олег поднял брови.
—И вы поедете?
— Поеду, если график позволит, — сказал партнер озабоченно.
— Хорошо, когда традиции возрождаются!
— Должно быть, хорошо, — согласился Олег Петрович.
Назаров вдруг рассердился:
— Да что ты заладил одно и то же! — Они говорили друг другу
то «ты», то «вы». — О душе надо думать, о душе! Вон как российское купечество о
душе своей пеклось, сколько на храмы жертвовало да на иконы! А мы!.. Все
позабыли, все пораскидали, все порушили, да еще на пепелище сплясали! Народ
следует в церковь вести, как детей неразумных, глядишь, изменится что-то! Подобреем
душой!
— Народ нужно учить, — сказал Олег Петрович, морщась. — В
школах, в институтах! Читать следует учить, никто же не умеет! Историю религии
надо преподавать, мы же невежественны, как… как медведи! А уж особенно в
религиозных вопросах!
— Так вот и надо, чтобы народ в церковь шел!
— Надо, чтобы он осознанно шел, Виктор Иванович. А не
потому, что больше пойти некуда, пойду-ка от скуки в храм! Там, в этой вашей
тульской деревне, куда-то еще можно податься? Наверняка кино раз в неделю
привозят, и дискотека по пятницам в клубе! Вот все в храме и постоят с постными
лицами и снова самогон жрать, а потом драться! Что, не так разве?
— Не так! Совсем не так! Мужичок, может, в храме постоит,
батюшку послушает, раскается и не пойдет пить!
— А куда пойдет?
Назаров посмотрел на Олега Петровича.
— То есть что значит — куда?
— Ну, если пить не пойдет, куда он денется, мужичок-то ваш
раскаявшийся? Книгу читать станет? Льва Николаевича Толстого? Или на работу
ринется, аки лев? Или детей родных начнет не ремнем воспитывать, а ласковым
словом?
— Что ты, Олег Петрович, ей-богу, все скепсис свой
демонстрируешь!
— Не люблю я показательных выступлений, Виктор Иванович! А
то, о чем ты говоришь, как раз и есть показательные выступления, а не вера в
бога! Вера в чем-то другом и по-другому должна выражаться.
— Для ее выражения от Рождества Христова ничего нового не
придумали, Олег. Только храм и молитва!
— И мелочи всякие, — добавил Олег Петрович неторопливо, —
вроде любви к ближнему! Не убий, не укради, да вы все знаете лучше меня!
— В храме этому и надо учиться!
— Этому надо учиться у мамы с папой.
И оба замолчали.
— Здесь мы с тобой не сойдемся, Олег Петрович.
— Видимо, нет, Виктор Иванович.
— Так деньги даешь?
— Мы же договорились. Завтра переведу. Только вы за
строительством все равно приглядывали бы! И денег в руки никому давать не
следует.
— Там у меня отец Панкратий за всем приглядывает.
— И отцу Панкратию не вверяйтесь особенно. Мало ли что!
Потом он вам доложит, что вы его ввели во искушение своими деньгами, и дело с
концом. Ни храма, ни денег!
