— Бес попутал! Говорю вам точно — бес попутал!
Олег начал догадываться.
— Вы что… уже купили?! Быть такого не может! Вы же опытный
человек, вы все знаете! И с крадеными вещами никогда дела не имеете!
— Да ведь бес попутал! Armleuchter! Старый идиот!
Олег Петрович решительно не знал, верить ли ему своим ушам.
Приходилось верить.
— Рассказывайте, как все было.
Молчание, сопение и вздохи.
— Василий Дмитриевич! — прикрикнул Олег. — Если вы мне не
расскажете, я, ей-богу, уеду! И не стану вам помогать! Я не знаю, как мне вам
помочь!
— Ну хорошо, хорошо!.. Молодой человек принес вещицы. Я
сразу, так сказать, сообразил, что коллекция несметной цены, даже не потому,
что серебро и бронза, а потому что…
— Ясно, ясно, — перебил Олег, — а потому, что демидовская.
Там на каждой вещи как будто фамилия написана.
— Именно, Олег Петрович, именно! И потому, что не музейная,
а именно фамильная, то есть до новейшего времени не музейная! Кувшинчик-то
турецкий явно позднейший, значит, его Николай Никитич Демидов, как вы
справедливо изволили заметить, вполне мог привезти в качестве трофея с Турецкой
войны. И Серафим! Самое главное — Серафим! Он-то в шкатулке мог очутиться
только в начале двадцатого века, в крайнем случае в конце девятнадцатого!
— Ну, про Серафима вы ничего знать не знали, — резонно
возразил Олег Петрович. — Тот, кто вам принес коллекцию, про икону тоже не
знал, а то, что шкатулка с секретом, вы сразу обнаружить не могли. Верно?
— Верно, — согласился Василий Дмитриевич не сразу.
— Если икону никто до вас не нашел, а она оказалась в
тайнике, допустим, в девятисотом году — ну допустим! — значит, эта коллекция по
крайней мере до семнадцатого года находилась в частном владении. Вот
интересно-то. Очень интересно, Василий Дмитриевич!
— То-то и оно, — скорбно согласился старик. — Потому я и не
устоял.
— На сколько не устояли?
— В каком смысле?
— Сколько вы заплатили неизвестному молодому человеку?
— Олег Петрович, вы же понимаете, что я не мог дать
настоящей цены именно потому, что явное незаконное происхождение…
— Сколько?
Антиквар вздохнул:
— Пять тысяч.
— Пять тысяч… чего?
— Долларов, конечно!
— Господи помилуй, — пробормотал Олег Петрович. — Просто
так, наличными?
Старик вдруг рассердился:
— Ну не выписывал же я ему банковский чек!
— И он счел сумму достаточной?!
Молчание и сопение.
— И вы просто отсчитали деньги?!
Молчание и горестное сопение.
— А… расписку взяли?! Нотариально заверенную?! Хотя какая
расписка, когда вещи краденые!
Олег Петрович закурил сигарету и негромко чертыхнулся.
Таких… экзерсисов от умудренного опытом Василия Дмитриевича он никак не ожидал.
— Но и это не самое плохое, — вдруг громко сказал старик. —
Самое плохое то, что сегодня по телевизору туманно намекнули на кражу из
какого-то крупного музея и велели ждать подробностей в вечерних новостях.
Олег смотрел на него во все глаза.
— Это первое самое плохое. А второе самое плохое то, что мне
позвонили.
— Кто?
— Я не знаю. Мне позвонили и пригрозили… убить, если я не
верну старье, кажется, именно так они и выразились — старье.
— Почему вы говорите — они?
— Потому что со мной разговаривали двое. Один ласково, а
второй… Второй разговаривал со мной ужасно! Он говорил ужасным тоном ужасные
слова, Олег Петрович.
— Вам… всерьез угрожали?
Старик кивнул. В лице у него что-то дрогнуло.
— Я старый человек, Олег Петрович, и прожил, должно быть, не
самую праведную жизнь, да и с коллекцией бес попутал, но я ничем не заслужил,
чтобы со мной разговаривали… подобным образом!
— Да им наплевать, — морщась, сказал Олег Петрович, — какую
жизнь вы прожили!
— Да, но говорить мне, что с помощью паяльника можно забрать
у кого угодно что угодно… тьфу, даже повторять не хочу!
— Паяльник — это не ново, — задумчиво пробормотал Олег. —
Паяльник — это, можно сказать, ретростиль, Василий Дмитриевич. Хотя действует
безотказно.
Старик открывал и закрывал рот, как большая рыба,
выброшенная на берег.
— Итак, — подытожил Олег Петрович. — Неизвестный юноша
забрал ваши пять тысяч долларов, которые вы ему выдали просто так. Другие
неизвестные молодые люди позвонили вам и потребовали вернуть «старье», которое,
собственно, и продал вам за эти пять тысяч юноша номер один. Вдобавок они вам
угрожали.
— Гнусно угрожали, Олег Петрович.
— А по телевизору вы слышали о музейной краже, сложили два и
два и получили, что наша коллекция — как раз и есть эта самая музейная кража.
— Точно так и есть. Atzend! Ужасно.
— Когда они хотят забрать коллекцию?
— Завтра я должен привезти все вещи до одной на станцию
метро «Павелецкая». Ко мне подойдет человек в спросит, не продаю ли я столовое
серебро. Я должен сказать, что продаю, и пригласить его в свой магазин.
— Как пригласить? Назвать адрес?
— Я должен сказать, чтобы он приезжал за столовым серебром
сюда, на Фрунзенскую набережную… — Старик помолчал. — Вы знаете, от страха я
даже забыл номер дома. Можете себе представить?
— Могу. И что дальше? Человек на «Павелецкой» заберет у вас
сумку, и все?
— Да. Они оставят меня в покое.
— Или сдадут в милицию, — предположил Олег Петрович. — Если
ваши предположения относительно музея верны, сдать вас в милицию ничего не
стоит. Как раз когда вы будете передавать сумку. С поличным.
— Да, но… зачем?! Это же бандиты! Зачем им сдавать меня в
милицию?!
— Мы не знаем, кто это, Василий Дмитриевич! С равной долей
вероятности это могут быть и бандиты, и менты.
— Как?!
— Да так. Вашего юношу, который принес серебро и бронзу,
вполне могли задержать. Судя по всему, он просто шестерка, никто, дурашка.
Юноша мог рассказать, что отдал все вам. И теперь у них одна забота —
разоблачить воровскую шайку так, чтобы ликовала вся страна. Милиция не дремлет!
А шайка — это, собственно, вы и ваш молодой друг. Понимаете?
— Великий бог, — пробормотал Василий Дмитриевич убитым
голосом и хлебнул коньяку прямо из графина.
