Федор помедлил и подошел.
— Садись, — решившись на что-то, велел отец. — Только
побыстрее!..
Оскальзываясь и чуть не падая, Федор Башилов обежал машину,
и еще какой-то, третий или пятый, человек открыл перед ним другую заднюю дверь.
Он ввалился в салон как-то очень неловко, головой вперед, и машина сразу же
рванула с места.
— Ну? — спросил отец где-то над ним. — И о чем ты хотел со
мной говорить?
Федор сел прямее, кое-как пристроил ноги и боязливо огляделся.
В салоне было просторно и чисто, как в небольшой ухоженной
комнате. Отец сидел свободно, раскинувшись на диване, и полы его пальто
показались Федору мантией Волавда. Крепкий затылок водителя ничего не выражал.
За тонированными стеклами летело серое весеннее московское небо.
— Твоя мать просила у меня денег, — сказал отец жестко, — и
я ей дал. Больше ни на что не рассчитывайте.
— Да мы и… то есть я… я и не рассчитываю.
Кажется, отец немного смягчился.
— Как это тебя угораздило поступить в такой бабский
институт?
— В какой? — не понял Федор.
— В бабский, — повторил отец охотно и фыркнул. —
Историко-архивный! Старики учат баб копаться в пыли, всех и делов! И тебя туда
же понесло! Вот мамкино влияние-то!
— Мне… нравится история.
— Да ладно! — сказал отец и махнул рукой в перчатке. —
Нравится ему! А мне, может, география нравится! И чего?
— Что? — не понял Федор.
— Самое главное в жизни — деньги, — сказал отец совершенно
серьезно. — За деньги можно купить все: историю, географию, образование, баб,
детей! Да все, что хочешь! Ты не умеешь зарабатывать или мамка не велит?
Федор молчал, насупившись. Он никогда не называл мать
«мамкой», и крепкий затылок водителя очень его смущал. Как-то не так они
говорили с отцом и не о том!..
Это уже потом, осмыслив, он понял, что они говорили все
правильно и только об этом — о деньгах! — и имело смысл говорить, и что отец
прав, тысячу, миллион раз прав!
Все в жизни упирается только в деньги, и точка. Все
построено и замешено только на них.
— Да, — сказал отец, помолчав. — Не моя порода.
— Я не собака, — пробормотал уязвленный Федор, — и нет у
меня породы.
— Да какая из тебя собака! — согласился отец. — Вот у меня
собака, породы зенненхунд, слыхал? Вот это собака так собака, пять тысяч
зеленых на выставке за нее отвалил! А ты? За тебя и пяти баксов никто не даст!
И тут он рассмеялся.
Федор смотрел на него во все глаза. У отца были молодые
белые зубы и гладкая загорелая кожа на лице, и вообще он казался совсем молодым
человеком. Разве он мог быть женат на его матери, которая всегда выглядела как
старуха, и одевалась как старуха, и вела себя как старуха?! Конечно, нет! Это
какая-то ошибка.
— Что смотришь? — спросил отец, перестав смеяться. —
Осуждаешь, что ли? Зря. Оправдываться перед тобой я не буду и объяснять тебе
ничего не стану. Да ты и сам, лоб здоровый, все понимаешь!
—Что… понимаю?
— Как живет твоя мать, а как я!.. Две большие разницы. Я так
жить никогда не хотел, так что все справедливо. Каждый получает по заслугам.
Федор хотел было возразить, что мать ничего этого не
заслужила — ни отчаяния, ни одиночества, ни скучной однообразной работы за
гроши, — но промолчал. Отцу вряд ли пришлись бы по вкусу его возражения, а
Федору неудержимо хотелось нравиться ему.
Наверное, это было подло, но за мать он не заступился.
Мать была несчастной и слабой, а он вдруг почувствовал, как
выгодно быть на стороне сильного!..
— Впрочем, она всегда знала, что связывает мне руки, и
все-таки держала на коротком поводке! А я не могу быть на поводке! Не могу и не
хочу! И оправдываться не хочу!
Федору тогда не пришло в голову, что отец именно
оправдывается, он лишь удивился, что мать «держала его на поводке»! Мать,
которую даже кот Василий не ставил ни в грош и решительно не желал ее
слушаться!..
— Так что я тебе ничем не могу помочь, — заключил отец
неожиданно. — Денег не дам, не проси.
— Да я и не прошу, — пробормотал Федор.
— Делать ты ничего не умеешь. Машину водишь?
Федор сказал, что нет, не водит.
— Ну, вот видишь! Даже водилой тебя никто не возьмет! Валяй,
учись своей истории! Научишься, поступишь в музей, будешь там пыль глотать, как
мать, всю жизнь за три копейки!
— А вы… то есть у вас… какая работа?
— У меня бизнес, а не работа, — сказал отец и потянулся на
сиденье, запрокинув черноволосую голову. — А это тоже две большие разницы.
— Какой бизнес?
— Мебельный, — ответил отец легко. — Салоны видел «Элитная
мебель для элиты»?
Федор мебелью не особенно интересовался, но на всякий случай
сказал, что видел.
— Вот то-то. Все мои! Ну, фабрики, заводики тоже. В Дмитрове
сейчас фабрику перекупаю, надоело в командировки мотаться. Хотя под Москвой
производство недешевое, да что теперь делать!..
— А что делать? — наивно спросил Федор, и отец засмеялся,
вновь показал крепкие молодые зубы.
— Расширяться надо, говорю, олух ты царя небесного! Большой
бизнес, большие планы! Я так думаю, что народ в столицу как валом валил, так
валить и будет, следовательно, будет покупать квартиры и мебель, мебель и
квартиры! А у меня уж все готово!
Он перестал улыбаться, посмотрел на часы, а потом в окно.
— Ну, где тебя высадить?
Федор такого поворота не ожидал. Они даже ни о чем не
поговорили — только про какую-то мебель, на которую Федору было решительно
наплевать! Он хотел спросить отца, почему тот ушел, почему ни разу не позвонил
и перестал приходить к нему, к Федору! Ну, мать ладно, допустим, мать он
разлюбил, а его, сына, тоже, что ли, разлюбил? Или просто никогда не любил? Или
он не угодил ему чем-то?..
— Сейчас к метро подъедем. Костя, притормози там.
— Хорошо, Алексей Дмитриевич.
— А это… охрана? На той машине?
Отец весело и победительно взглянул на сына:
— Охрана, браток. Нынче по Москве без охраны мне никак не
полагается! А ты чего думал, я музейный работник, вроде матери твоей?!
Машина стала медленно забирать вправо, и Федор понял, что
аудиенция окончена, а отец вдруг сказал, доставая из нагрудного кармана
визитную карточку:
— Звони, если захочешь! Денег не дам, а так, если совета
спросить, можешь набрать. Я тебя по-отечески, так и быть, проконсультирую
бесплатно!
