Ведомая безумноватым на вид Жоринькой компания прошла через веранду, уставленную обломками старинных декораций, обросла по пути юной актерствующей братией, явно жаждущей приключений. Через гостиную, плюшевый уют которой не чистили с прошлого века, проплыли в небольшую комнатку, где красовалось громадное раскладное кресло с обивкой из белой кожи и подставками с двух сторон, к которым крепились мельхиоровые столики, а на них в специальные отверстия вставлено было множество острых металлических палочек и иголок самых неожиданных конфигураций. Кресло производило впечатление сценического механизма, одновременно комического и устрашающего. Ленни с трудом выбралась из гостеприимных рук Жориньки и инстинктивно придвинулась к Гессу с Эйсбаром — к своим. Молодежь заулюлюкала, засвистела и выплыла обратно в гостиную. Сквозь улюлюкающих в комнату протиснулся Давыдов:
— Ну вот, пугает гостей, а ничего тут страшного нет, господа! Это просто зубоврачебное кресло будущего. Новейшая мысль швейцарских инженеров. У меня же брат закончил там инженерную школу и прислал мне этот пыточный станок, вы знаете, для чего? Взгляните правее — тут еще шкаф с макетами коробок известнейших швейцарских шоколадов. Что сие значит вместе? А то, что кресло это прислано для моего устрашения — как вам это нравится?! Таким образом братушка решил отучать меня от сладкого и бороться с ожирением, которое, да-с, заставило батюшку нашего раньше срока покинуть сей мир прелестный. Причем зубы его покинули еще лет на десять раньше, чем он — этот мир. Брат якшается в Швейцарии со знаменитыми психиатрами, и те, значит, посоветовали ему провести в мой адрес такую психологическую атаку. Каково! А Жорж просмотрел тут пару книжонок и породил идею….
— К делу! К делу! — перебил Давыдова Жоринька. — Серж, забирайтесь в кресло! Вы же у нас храбрец? Так… — он уже пристегивал Эйсбара неведомо откуда выскочившими шелковыми ремешками. — Откройте пасть. А вы, Родион Глебыч, смешивайте порошочки, пора уже. — И правда, Давыдов натянул белый колпак и взялся за флаконы и стекляшки, которыми был уставлен небольшой зеркальный столик, стоявший неподалеку. — Все мы читали рассказ Антона Павловича Чехова «Хирургия». А вот представьте себе поворот сюжета: врачеватель с помощью всех этих штук превращает своих пациентов в мертвецов, но вводит им такие хитрые порошочки, что они оживают, и он начинает ими управлять по своим прихотям? Ну, какова пьеска? — Жоринька наклонился над Эйсбаром, и тот понял, что имела в виду Ленни: лицо у Александриди было мертвенно-белого цвета, точно из мрамора высеченное. Казалось, что глазницы должны быть пустыми и белыми — как у мраморных юношей. Однако зрачки Жориньки были расширены настолько, что напоминали глаза кошки. «Кокаин! — пронеслось в голове у Эйсбара. — Вот что за порошочки толчет там Родион Глебович». В этот момент что-то зажужжало у него прямо перед глазами. Жоринька держал в руке сверло, которое почему-то вращалось само по себе.
— Но-но, — хотел отодвинуть его руку Эйсбар, но понял, что не может пошевелиться. — Но-но, Жорж, мы пока не на сцене.
Жоринька смотрел Эйсбару прямо в глаза неприятно пустым взглядом.
— Неплохо развит сюжет рассказа Антона Павловича, не правда ли, Эйсбар? — медленно, почти по слогам произнес Жорж.
— Моторчик, моторчик, электрический моторчик, смотрите, Ленни, — веселился Давыдов, одновременно спокойно вынимая из руки Жориньки сверло. Нажав на какой-то рычажок, он выключил его. Ленни, вспотевшая от этой неожиданной сцены, развязывала узлы ремешков, которыми был привязан Эйсбар. Давыдов увлек Жориньку в гостиную. Послышался грохот. Кто-то из них явно упал мимо кушетки.
— Кокаин, — шепнул Гесс, который уже попробовал на зубок порошок.
— Да и черт бы с ним, что кокаин, — отозвался Эйсбар. — Зато как смотрит! И какое лицо — редкий гример сделал бы такую фактуру. Да, это, знаешь ли, будет «ворон». Сам чуть не стал жертвой. Они вышли в сад. Эйсбар достал коробку с папиросками, предложил Гессу. Закурили. Ленни посмотрела на них и тоже потянулась за папиросой. Втянула в себя дым. Понемногу отпустило. Все вдруг как-то замолчало и успокоилось. Домашний запах борща, шедший от принесенной поваром кастрюли, прорезал холодный воздух.
— Поснимаешь Жоржа? — спросил Эйсбар, затушив сигарету.
— Вообще-то, он отказался сегодня сниматься.
— Полагаю, он спит сейчас. Впрочем, это необязательно.
Вышел Давыдов — несколько смущенный.
— Родион Глебович, когда господин Александриди проснется, не попросите ли его мне телефонировать? Очень важно. Я завтра пришлю за ним машину.
— Будет сниматься для вашей фильмы? Вот, молодца, бестия! И, кстати, поправит свои денежные дела. Полагаю, контора хорошо платит на этой картине?
— Думаю, проблем не будет.
Ехали обратно, когда уже стемнело. Фары автомобиля высвечивали впереди небольшой полукруг на дороге. Все вокруг было погружено в кромешную тьму, будто машина двигалась в зарослях черного бархата. Водитель предложил включить крохотные лампочки, вмонтированные в дверцы, — стало уютно. Гесс спал, да крепко. Что-то даже пел во сне, тихонько, на два голоса, кажется, модную кафешантанную песенку про влюбленных спорщиков, которые доказывают, что каждый делает что-то лучше, чем другой, — лучше танцует, выше прыгает, глубже копает, быстрее пьет ликер. Когда Гесс замычал известный припевчик, Ленни с Эйсбаром одновременно улыбнулись. Они сидели вдвоем на заднем сиденье.
— К нам? — спросил Эйсбар Ленни, пробираясь горячими пальцами под рукав ее пальто. — Мы с Андреем остановились в одной квартире, но она очень большая. Там чудесная библиотека. Я мог бы…
Ленни в замешательстве пожала плечами.
— Нет, наверное, нет, — ответила она и сразу расстроилась, что отказалась. Он же наверняка будет настаивать. Но Эйсбар кивнул. — А съемки? — спохватилась Ленни. — Жоринька на съемках! Насколько я поняла, вы его пригласили. Я должна делать его фото во время съемок, у меня контракт.
Эйсбар покачал головой:
— Нет. Фотографировать нельзя. У нас закрытые съемки. Так сказать, храним энергию замысла. Это не мое решение — князя Долгорукого. Когда будет концепция рекламы перед премьерой, тогда милости просим.
Ленни пожала плечами — что делать. И выключила подмигивающую ей лампочку-крохотулю. Только бы он не заметил, что поток невидимых слез окутывает ее, как шаль, душит и застывает на лице ледяной коркой. Противно… Зачем она напрашивается? Зачем?
— А знаете… — Ленни хотела рассказать Эйсбару, что, когда они уезжали с дачи, полусонный Жоринька поймал ее за руку — она как раз проходила мимо его роскошно раскинувшегося на кушетке надменного тела — и деловито предложил остаться «на вечерок, ты будешь очень довольна, милая Ленни, мы тебя не разочаруем, сказочно проведем время, милая Ленни». Но не стала рассказывать.
Эйсбар в этот момент тоже вспомнил реплику Жориньки: «Хочешь иной раз сорвать цветок удовольствия, а он оказывается каменным».
Уже въехали в город. Появились огни уличных фонарей. Гесс перестал петь и просто похрапывал.
