Вид с верхнего балкона, окольцовывающего Адмиралтейство, Эйсбара не впечатлил. Ампирная приятность, ясность пересечения проспектов и улиц. Как из этого сделать мир содрогнувшийся, но выстоявший? Каким видит этот мир тот, кто на него покушается? Эйсбар смотрел на затылки нимф, несущих глобусы, на мощные плечи греческих героев. Высветить их лица? Тьма — и в скрещении лучей мощных прожекторов возникают античные лица. Невозмутимые. Гордые. Спокойные. Стража культуры. Может быть…
— Гесс, а на шпиль полезем, как ты думаешь?
— Все в нашей власти, Серж, — Гесс обращался к Эйсбару либо по фамилии, либо по имени на европейский манер, интуитивно чувствуя, что, несмотря на их давнее приятельство, с Эйсбаром следует держать дистанцию.
Оба повернулись в сторону Метелицы. На их лицах был написан вопрос.
— Сей момент! — Метелица успокоительно вскинул ладошки, и через несколько минут Гесс с Эйсбаром уже были обмотаны специальными канатами и в сопровождении двух альпинистов карабкались на шпиль.
— Точку съемки, возможно, найдем, но как затащим туда камеру? — флегматично пробурчал себе под нос Гесс.
— Поставим задачу и затащим, — отозвался Эйсбар. Он явно чувствовал себя бодрее Гесса: приключения начались. Было безветренно. Бездействующие пока металлического цвета облака очерчены резким фиолетовым цветом.
— Обычное мартовское злорадство неба, правда, Гесс? — крикнул Эйсбар, повернувшись к оператору.
Холодный воздух и высота кружили голову, и воображение наконец заработало. Он знал, что решение вот-вот должно появиться. Альпинисты закрепили их на верхней доступной точке шпиля. Эйсбар рассматривал шеренгу скульптур — скорбных дев — на парапете кровли Зимнего дворца.
— Я понял, Гесс! Я наконец-то понял! Я знаю наш ключевой кадр! — закричал Эйсбар. — Питерские скульптуры тоже должны стоять в оцеплении, как шеренги солдат! Фигур на парапете Зимнего, конечно, не хватит. Закажем копии — несколько сотен! Скульптурные аллегории — огонь, вода, земля, воздух! Ты слышишь, Андрей?
Гесс кивнул и, не отпуская веревки, повел головой в сторону сгущающихся облаков. По его губам Эйсбар прочел: «Не начинается ли ветер?» И тут же ударил порыв. Эйсбара сорвало со шпиля и на раскачивающемся канате отбросило от шпиля на несколько метров. Было ясно, что ветер делает замах. Эйсбар не успел еще понять, что случилось, а его на огромной скорости уже несло обратно. Яростно вцепившись в веревку, он пытался затормозить движение, но металлический остов адмиралтейской иглы неуклонно приближался. Деваться было некуда. Панорама города мчалась за ним. Сейчас его расплющит о шпиль и… «Вот и славный финал, — мелькнуло у него в голове. — Вот и монтаж аттракционов».
Цирк Эйсбар не любил и успел подумать, как глупо погибать в облике воздушного гимнаста — какой дешевый фарс! В шквале ужаса замелькала нарезка кадров: его тело на мостовой, кричащий рот старухи, около которой он упал, алая икра вываливается из горячего блина… Он широко открыл глаза и неотрывно глядел на ослепительное золотое сияние, которое надвигалось на него. Вдруг он почувствовал, как чьи-то руки подхватили его. Дьявольский полет остановился. Альпинист крепко держал его, беспомощно повисшего в полуметре от шпиля. Раз они с Гессом на балконе, не очень понятно, куда он, Эйсбар, падает, нужно точнее прописать движение в сцене. Второй горный акробат уже пристегнул к себе оператора и помогал ему спускаться.
К машине шли на ватных ногах. Долго молчали, курили. У Гесса сильно дрожали руки. Эйсбар был внешне невозмутим, и только по коротким быстрым затяжкам можно было судить о степени его волнения.
— Копии скульптур надо делать и из папье-маше, и из гипса. Когда они станут взрываться одна за другой, будет фактурно, — были его первые слова.
— Сколько? — Метелица уже достал блокнот и карандашик.
— Не меньше тысячи.
Гесс смотрел в окно. По тротуарам фланировали горожане, и то, что они такие разные, такие живые, — почему-то было очень приятно Гессу. Ужас отступал.
— Куда теперь? На Ростральную колонну? — вдруг сказали они с Эйсбаром хором, повернувшись друг к другу.
…Прошло несколько недель. К концу марта съемки вошли в колею, а Эйсбар — во вкус. Почти все его идеи находили одобрительный отклик у конторы Долгорукого. Собирались снимать одну из ключевых сцен: многотысячную разгоряченную толпу, изобразить которую вызвались рабочие Путиловского, ведомые директором самодеятельного театра, который уже не первый год «бузотерствовал» при заводе. Оплату «массовке» — так стали называть этих непрофессиональных участников кинодейства — директор выбил довольно приличную, чем тоже гордился. Эйсбар решил сам посмотреть и отобрать первую сотню — лица, которые будут появляться на крупном и среднем планах.
Рабочий люд клубился в темном коридоре съемочного ателье, заняв все кресла и диваны, расположившись на полу, покуривая, пересмеиваясь, переругиваясь, жуя пирожки и ситники и попивая чай из оловянных кружек, который разносили шустрые помощники.
— Слушайте, Метелица, поставьте там пару ламп, чтобы можно было разглядеть лица, — сказал Эйсбар своей незаменимой и безотказной марионетке.
— Yes, — тот присел в полупоклоне. Изъяснялся он теперь на английский манер: в буфетной Метелица уже пустил сплетню о том, что после феноменального успеха будущей фильмы не только в пределах империи, но и на европейских и американских землях он двинется в Холливуд. — Прикажете передать ваши рисунки ассистенту для отбора? Номер завтрашней сцены могу уточнить?
Эйсбар в ответ неопределенно махнул рукой — не до рисунков! Метелица ловко повернулся на пяточках, подмигнул сам себе, и через секунду его фальцетный голосок уже слышался в коридорах. Надвинув на глаза кепку, подхваченную в реквизиторской, Эйсбар отправился на разведку. Обычно режиссеры смотрели массовку поверхностным взглядом, в общем и целом — соответстуют ли костюмы эпохе да достаточное ли количество народу пригнали на площадку… Но Эйсбара интересовали лица и дух толпы, разница между ее расслабленным состоянием и напряжением, которое должно бить с экрана. Как генерал, обходящий караул, выискивая просчеты солдат и тыча пальцем в плохо начищенные пуговицы, он еще пройтись успеет — и толку от такой экзекуции, по мизансцене напоминающей подготовку к расправе, будет немного, считал он. Теперь же он пробирался сквозь толпу тел — пахло потом и вяленым мясом.
— …как скажут на первый и второй рассчитаться и в матюгальник начнут вопить «Четные — бегут! Нечетные — падают!», притворяйся во всех случаях нечетным, — наставлял старикашка с окладистой бородой юношу с хорошим квадратным подбородком. — Легче лежать, чем бегать. Пусть дураки бегают за те же деньги, — «подбородок» охотно кивал.
Эйсбар приостановился около лампы, делая вид, что поправляет проводку. Юноша с подбородком неплох. Вытащить его на первый план в покушении на гимназистку. Между тем старичок продолжал:
— В аппарат не пялься, прячь лицо, но незаметно. Примелькается рожа, больше не возьмут. А ежели пиротехники туману напустят, за туман и держись. Опять-таки хорошо пролезть в фон — это когда за головой главного артиста. Фон они повторять любят — глядишь, опять вызовут, ежели артист что напортачил. Тут, мальчик, как в любом другом деле, нужна сноровка. Откуда будешь?
