— Свесить голову с дивана, ниже! Еще ниже, — приказывал Лозинский неприятным новым голосом. — Стоп! Подойдите кто-нибудь и выверните ей шею! Сто раз репетировали, а она все играет дохлого лебедя!
Кто-то из группы послушно выбежал на площадку, передвинул голову дублерши и ее руки, следуя указаниям Лозинского.
— Правее! Левее! Еще левее! Что, Андрей? — кричал Лекс уже на Гесса. — Опять вам не нравится, как падает тень?
Ида видела, как Гесс поморщился и, видимо, что-то тихо ответил.
— Ну так поправьте свои приборы! А тебе лежать, не двигаться!
Через минуту съемка продолжилась. Дублерша хлопала глазами, видимо, выполняя отрепетированное задание.
«Однако всему есть предел!» — сказала себе Ида, взяла зонт, за которым скрывалась, и сделала несколько шагов вправо, так, что ее фигура оказалась напротив зеркала.
— Это что за новости? Кто там лезет в кадр?! — завопил Лозинский.
Ида отложила зонт и в глубине отражающихся декораций появилось лицо еще одной дивы Верде, которое светилось яростью.
Гесс не удержался — трансфокатором изменил крупность плана, наехав на лицо Иды. Цены не будет такому кадру!
Раздались неуверенные аплодисменты, которые, впрочем, тут же стихли.
Наступила полная тишина.
Все переводили глаза с Иды на Лозинского. И с Лозинского — на Иду. Тот мгновенно вспотел и почему-то подумал о том, что если она что-нибудь бросит в него, то разобьет камеру.
Лицо Иды в зеркале увеличивалось — прищурившись, пристально глядя впереди себя, она шла навстречу мужу.
— Браво, Лекс! — язвительно проговорила она и несколько раз сдвинула руки в лайковых бежевых перчатках в беззвучных аплодисментах. — Ты занялся комедией? У тебя неплохо получается! Я всегда говорила, что твой жанр — клоунада. И смотри-ка, какую прекрасную клоунессу ты подобрал! Я в восторге от вас, милочка! — Она повернулась к Зизи, которая продолжала лежать, неестественно выгнув шею и боясь пошевелиться. — Можете встать! Вас позовут, когда надо будет насмешить пубику. — Ида придвинулась вплотную к Лексу и теперь, запрокинув голову, смотрела ему прямо в лицо. — Так ты что, правда считаешь, что ОНА, — Ида мотнула головой назад, в сторону дублерши, — ОНА похожа на меня? — очень тихо прошипела Ида, однако гробовая тишина разнесла ее голос по всем углам павильона. — И ты хотел подсунуть эту пародию зрителям вместо меня? Вместо Иды Верде? Чтобы зрители думали, что Ида Верде превратилась в дешевую лупоглазую потаскушку с фальшивым румянцем? Ты этого хотел?
Очень медленно, палец за пальцем, она стянула с руки перчатку, поднялась на цыпочки и ударила Лозинского по щеке.
Тот дернулся.
«Деревянная кукла!» — холодно подумала Ида, развернулась и вышла из павильона.
А Лекс остался стоять посреди павильона, держась за щеку.
Потный парализующий страх охватил его. Страх, которого он не испытывал с тех пор, как Ида уехала в Альпы. Он опять чувствовал себя маленьким, глупым, ни на что не годным, провинившимся мальчиком, последним учеником в классе, которому грозит вечерняя порка. Впрочем, его уже выпороли. При всех.
Нет, это невыносимо! Он больше не допустит! В конце концов, режиссер он или кто?
Он уставился в зеркало. Отражение Иды исчезло, но там, в глубине, на равнодушной амальгаме он видел отпечаток другого, испуганного лица. Лицо это повторяло Идины черты в искаженном виде, и зеркало, установленное в павильоне, показалось Лозинскому кривым.
Он вздрогнул.
Как он мог? Как мог не видеть этого искажения? Принять за Иду чужую девку? Всерьез притащить ее на съемочную площадку? Что на него нашло? Это что, умопомешательство такое?
Пощечина Иды вернула Лозинского к реальности, опустила на землю.
Однако что делать?
Он вдруг почувствовал, как десятки глаз следят за ним.
— Съемка окончена, господа! Попрошу немедленно освободить павильон! — раздался голос незаменимого Нахимзона, пришедшего Лексу на помощь.
Павильон опустел. Лекс как подкошенный упал в режиссерское кресло.
Выскочив на улицу, Ида почти бегом устремилась к главной аллее. Щеки ее пылали. «Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!» — стучало в голове. Уж она ему покажет! На улице, конечно, сцен устраивать не будет. Даст ему себя догнать… Однако… Она замедлила шаг и оглянулась. Никто не думал бежать за ней. Да что ж это… Как он смеет!
Кто-то, пробегая мимо, отшатнулся от нее. Неужели она говорит вслух сама с собой? Эдак не годится! Показывать чувства на людях! Или она уже и в самом деле не великая Ида Верде?
Она расслабила мышцы лица, вздернула вверх уголки губ, устремила вдаль отрешенный спокойный взгляд, сняла шляпу и, помахивая ею, неспешным шагом двинулась по аллее к выходу.
— Ида! — раздался голос Вари Снежиной. — Прекрасно выглядишь!
Так-то лучше!
— Здравствуй, милая! Спасибо! Как твой новый фильм? Закончили? Непременно приду на премьеру!
— Мадемуазель Верде! Вы вернулись? Как здоровье?
— Прекрасно! Благодарю, дорогуша! Врачи сказали, что больше не хотят меня видеть!
— Идочка, крошка! Как я рада! Ты знаешь, завтра Кторов устраивает механический бал! Будет демонстрировать разные чудодейственные механизмы. Ты будешь?
— Конечно! Лекс считает, что я должна надеть платье металлического цвета, потому что механизмы делаются из металла. Мужчины такие смешные!
— О-о! Наша дива! А я слышал…
— Ах, если бы все, что я слышала о вас, оказалось правдой, то вам, право, было бы чем гордиться!
Ее то и дело останавливали, тормошили, расспрашивали, осыпали неискренними поцелуями.
Она так же неискренне отвечала на поцелуи, жала руки, вертелась, смеялась, демонстрировала новое пальто и до таксомотора добралась совершенно измотанной.
Сад встретил Иду поздними осенними цветами, отяжелевшими от влаги и источающими душноватый сладкий запах. Она сорвала с куста темно-красную расхристанную розу и, вертя ее в пальцах, по широкой изогнутой лестнице поднялась в дом.
Комнаты решила обойти позднее — слишком устала — и прошла в свою спальню.
Бросив в угол шляпу и скинув пальто, она наконец-то почувствовала себя дома, несмотря на то что спальня встретила ее слегка затхлым душком помещения, в котором давно никто не жил. Кровать застелена по-гостиничному — ни морщинки, ни складочки. На туалетном столике — пусто. Фотографии и безделушки расставлены на комоде и каминной доске в каком-то бездушном порядке. Вероятно, Лекс все это время спал на своей половине.
Она крикнула горничную и велела приготовить горячую ванну.
В ванной комнате вылила в воду душистую жидкость из розовой французской бутылочки и ступила в жемчужные барханчики пены. Глаза закрылись сами собой.
