При дворе я появился под именем Ги Лемерля, а врага моего теперь звали епископом Эврё. Я знал, что в заурядном приходе ему не усидеть — монсеньору нужно большее. Париж. Двор. Внимание короля. Вокруг Генриха крутилось слишком много гугенотов, которые оскорбляли тонкий вкус монсеньора. Какая слава ждет род Арно и на земле, и на небесах, если он вернет в стадо заблудшего коронованного агнца!
Один раз обожжешься, два — поостережешься. Это не про меня. Я ускользнул и во второй раз, хотя с трудом, мне едва хвост не подпалили! Сей раз победа будет за мной. Говорят, что Нерон, когда поджег Рим, играл на скрипке. Одна-единственная скрипочка, жалкое же было зрелище! Вот пробьет мой час — встречу месье д’Эврё целым оркестром.
Я обливался по́том. Рука, прижатая к ее груди, мелко дрожала. Я наполнил свою боль ароматом цветов, который покрыл мой сказ налетом правды. Глаза Жюльетты светились жалостью и пониманием. Дальше пошло как по маслу. Мы оба знаем, что такое месть.
— Месть?
— Хочу его унизить. — Осторожнее, Лемерль, отвечай так, чтобы она поверила. — Хочу втянуть его в скандал, из которого ему со всем его влиянием не выпутаться. Хочу его уничтожить.
Жюльетта испытующе на меня взглянула.
— Почему сейчас? Столько лет прошло…
— Появился шанс. — Вот она, полуправда, как и весь мой сказ. — Мудрый человек сам дает себе шансы, так же как ловкий картежник хватает удачу за хвост. А я очень ловкий картежник, да и игрок отменный.
— Может, не надо? — спросила Жюльетта. — От мести один вред. Ты навредишь себе, Изабелле, монастырю. Не лучше ли оставить все как есть и скинуть оковы прошлого? Если решишь уехать… я с тобой, — добавила она, потупившись.
Хм, заманчиво, но слишком далеко я зашел, чтобы назад поворачивать. Головой я покачал с искренним сожалением.
— Дай мне неделю, — тихо попросил я. — Всего одну неделю.
— А Клемента? Не вечно же мне ее дурманить!
— Не бойся за Клементу.
Жюльетта недоверчиво на меня посмотрела.
— Я не позволю ей тебе навредить. Ни ей, ни кому другому. Не позволю, поверь мне.
— Ги, я серьезно. Если еще кто-нибудь пострадает от тебя или по твоему наущению…
— Поверь мне!
Я прощен? Уму непостижимо! Но ее улыбка говорит, что все может вернуться на круги своя. Ги Лемерль — будь я только им — ухватился бы за такой шанс обеими руками. На следующей неделе будет слишком поздно: к тому времени на моих руках будет столько крови, что даже Эйле не простит.
40. 9 августа 1610
Воздух прохладен, палитру ночи разбавляют серо-фиолетовые мазки ложного рассвета. Еще немного, и колокол зазвонит к вигилии. Только мне не до сна: из головы не идут слова Лемерля.
Что произошло? Меня околдовали, одурманили? Как я ему поверила, каким образом это случилось? Я ругала себя на все корки. Все, что я говорила и делала, было ради Флер. Все, что я обещала, было ради нас обеих, а прочее… Я отогнала безумные фантазии о странствиях с Лемерлем, о дружбе с ним, о любви… Этого не будет никогда. Ни-ког-да.
Страшно хотелось раскинуть карты, но Антуана ловко их спрятала. Я и постель ее обыскала, и пекарню — без толку. От отчаяния я стала думать о Джордано, пытаясь расслышать его голос сквозь бешеный стук сердца. Дружище, твое здравомыслие сейчас мне просто необходимо. В твоем геометрически правильном мире царил порядок, который не нарушали ни смерть, ни утраты, ни голод, ни любовь. Колес, вращающих Вселенную, ты даже не замечал. В своих вычислениях и измерениях открывал ты тайные имена Бога.
Кш-ш, прочь, прочь! Мои наговоры бессильны пред лицом высшей магии. Нынче, как взойдет луна, наберу розмарина и лаванды, чтобы защитили меня и навели порядок в мыслях. Смастерю себе оберег из листьев розы и морской соли, перевяжу красной лентой и стану носить в кармане. Стану думать о Флер. Стану прятать от него глаза.
Клемента отсутствовала и на матутинуме, и на лаудесах. Никто об этом не обмолвился, но я, заметив, что сестра Виржини пропустила оба моления, сделала свои выводы. Семена ипомеи еще действуют, но долго ли это продлится?
Поглощенная думами о сестре Клементе, я лишь несколько часов спустя сообразила, что Альфонсины тоже нет. Сперва я не слишком встревожилась. В последнее время Альфонсина подружилась с сестрой Виржини и частенько набивалась ей в помощницы. Тем паче в лазарет то и дело наведывался Лемерль, а иного повода просиживать там часами Альфонсине не требовалось.
На приму явилась одна Виржини, зато с новостями. Клемента занедужила — впала в глубокое забытье, от которого ее никак не пробудить, а с утра у нее жар. Пьета покачала головой, заявив, что с самого начала опасалась холеры. Антуана безмятежно улыбалась. Маргарита твердила, что мы все одержимы демонами и достойны суровой епитимьи.
Принесла Виржини и вести пострашнее: Альфонсина снова слегла. Жара не было, но она побледнела и надсадно кашляла ночь напролет. Кровопускание немного помогло, только сил не прибавилось и аппетит не появился. Мать Изабелла навестила ее и определила, что Альфонсина не в состоянии исполнять свои обязанности, хотя та горячо убеждала в обратном. «Слепому ясно, что это дизентерия, — заявила сестра Виржини. — Если не выпустить дурную кровь, больная и недели не протянет».
Это встревожило меня сильнее вестей о Клементе. Вечно перевозбужденная Альфонсина и так ослабела от самоистязаний. Кровопускания и пост погубят ее куда быстрее, чем чахотка. Так я и сказала сестре Виржини.
— Прошу тебя не вмешиваться, — осадила меня Виржини. — Сестру Маргариту мой уход поднял на ноги.
— Сестра Маргарита выжила чудом, а ведь она не так слаба, как Альфонсина. Маргариту легкие не беспокоят.
Виржини зыркнула на меня с откровенным презрением.
— Если кому и следует беспокоиться, так это тебе, сестра. Лучше на себя посмотри!
— О чем это ты?
— Вчера ты отвертелась, но иные считают, что твой, хм, повышенный интерес к порошкам и снадобьям не так безобиден, как кажется отцу Коломбину.
После такого я держала свое мнение при себе, и об уходе за Альфонсиной, и о состоянии Клементы. Виржини не преувеличивала — как бы ни отмахивался Лемерль от опасности, я чувствовала ненадежность своего нынешнего положения. Виржини в фаворитках у Изабеллы — они чем-то похожи, да еще почти ровесницы, — а меня нынешняя хозяйка лазарета никогда не жаловала. Любой пустяк, одно слово Клементы, даже в бреду, и меня снова назовут ведьмой.
Хотелось поговорить с Лемерлем, но он сегодня не показывался — то ли навещал больных в лазарете, то ли отсиживался в кабинете среди книг. По моим расчетам, скоро ипомея перестанет действовать, жар у Клементы спадет, и она придет в сознание. Дальнейшие события зависят от Лемерля. Он хвастал, что совладает с Клементой, но я его уверенности не разделяла. Он при сестрах заступился за меня в пику ей, а такого женщины не прощают.
