Ловким пальцам картежника камень покорился моментально — Лемерль отложил его на кровать и сунул руку в брешь.
— Пусто, — объявил он.
Взгляды Изабеллы и Клементы были одинаково недоверчивыми.
— Дайте посмотреть! — потребовала Изабелла.
Черный Дрозд отступил, насмешливо махнув рукой: изволь, мол. Она протиснулась к тайничку, бледное личико скривилось: внутри действительно было пусто. Позади нее качала головой Клемента.
— Там лежали… — начала она, но Лемерль уже повернулся к ней.
— Так это ты распускаешь слухи?!
Озадаченная Клемента вытаращила глаза.
— Пустые грязные слухи, от которых возникает недоверие и гибнет дух сестринства.
— Нет… — пролепетала Клемента.
Лемерль решительно двинулся к другим спаленкам.
— Ну, сестра Клемента, что прячешь ты? Что у тебя под матрасом сокрыто?
— Не-ет… — побелевшими губами пролепетала Клемента, но сестры уже сворачивали ее постель. Клемента зарыдала. Мать Изабелла наблюдала за ними, стиснув зубы.
Вдруг раздался торжествующий крик Антуаны.
— Гляньте! — Она держала в кулаке карандаш. Черный восковой, именно таким статую обезображивали. И это еще не все — из-под матраса вытащили красные лоскутки, на отдельных чернели стежки. Вот они, кресты, злонамеренно споротые с наших ряс среди ночи.
Спаленку накрыла напряженная тишина: каждая из сестер, исполнившая епитимью за пропавший крест, обратила взор на Клементу. В следующий миг все разом заголосили. А вот Антуана действует быстрее, чем голосит, — она отвесила Клементе пощечину, да такую, что та налетела на стенку.
— Змея белобрысая! — завопила Пьета, хватая Клементу за вимпл. — Шутки шутить вздумала?
Клемента билась, визжала, невольно поворачивалась за помощью к Лемерлю. Антуана проворно налетела на нее и повалила на пол. Они и прежде не ладили. Я тотчас вспомнила их глупые перепалки на капитуле.
В смятении Изабелла обратилась к Лемерлю.
— Остановите их! Умоляю, святой отец, остановите их! — отчаянно перекрикивала шум она.
— Кашу заварила ты, — холодно напомнил Черный Дрозд. — Ты раззадорила сестер, в то время как я успокаивал.
— Вы сказали, злых духов нет…
— Чушь, есть, конечно, — зашипел Лемерль. — Но разве сейчас время их поминать? Если бы ты прислушалась к моим…
— Прошу прощения, святой отец! Только остановите их, остановите!
Но драка уже закончилась сама. Клемента, зажав лицо руками, скрючилась на полу, а над ней нависла раскрасневшаяся Антуана с разбитым в кровь носом. Обе запыхались, вокруг них из солидарности пыхтели сестры, во время потасовки и пальцем не пошевелившие. Я покосилась на Лемерля, но тот был сама непроницаемость: без спросу его мысли не прочтешь. Только мне не почудилось: увидев пустой тайник, он впрямь удивился. Кто-то очистил его без Лемерлева ведома, в этом я не сомневалась.
По приказу Лемерля Клементу и Антуану отправили в лазарет, а меня до конца дня в пекарню. Целых три часа думать было некогда: я месила тесто, лепила булки, партиями выкладывала их на противни и сажала в печь на длинные узкие полки, очень похожие на отсеки в склепе.
Об утренних событиях я старалась не думать, но они снова и снова всплывали в памяти. Пляс Альфонсины, мерно раскачивающиеся тела, безумное начало транса. Когда я перехватила взгляд Лемерля, его глаза смеялись, но за смехом таилась боязнь, как у всадника на необъезженном коне. Всадник знает, что упадет, но смеется, ибо скачка для него — счастье.
Сперва я почти не сомневалась, что Лемерль за меня не заступится. Он ведь сам задумал тот спектакль, но потерял над ним контроль. Лемерль мог запросто подставить меня, сестры снова ели бы у него с ладони. Но он так не поступил. Благодарить его за это — полный бред, нужно ненавидеть за то, что сделал со мной, со всеми нами. И тем не менее…
Утренняя работа почти закончена. Я осталась одна и длинной палкой выгребала золу из последней печи. Услышав шорох шагов, я обернулась. Интуиция подсказывала, кто это.
Она рисковала, явившись сюда, хотя и не слишком: лазарет неподалеку от пекарни, небось через забор перелезла. Полуденный зной еще не спал, сестры лишний раз на улицу не выйдут.
— Меня никто не видел, — объявила Антуана, словно прочитав мои мысли. — Нам нужно поговорить.
Перемены, которые я подметила неделю назад, стали явственнее: щеки спали, обозначились скулы, рот превратился в твердую полоску. Тростинкой Антуане не быть, но теперь ее тяжелое тело казалось не рыхлым, а сильным: под жиром ходили мускулы.
— Тебе сюда нельзя, — сказала я. — Вот узнает сестра Виржини, что ты сбежала…
— Клемента молчать не станет, — перебила Антуана. — В лазарете она целое утро протрещала. Ей и про Флер известно, и про тебя.
— Не понимаю, о чем ты. Лучше возвращайся…
— Может, послушаешь? — прошипела Антуана. — Я же за тебя! Кто твои секретики из-за камушка вынул?
От изумления у меня чуть глаза на лоб не вылезли.
— Думаешь, мне, тупой, про твой тайник неизвестно? Убогая толстуха Антуана не сориентируется, даже если ей на нос звезда упадет? Мне ведомо больше, чем ты думаешь, сестра Августа.
— Куда ты дела мои вещи? Карты, а еще…
Антуана погрозила мне пухлым пальцем.
— Спрятала в надежном месте, сестра моя. Но пока не отдам. За тобой ведь должок, помнишь?
Я кивнула. Конечно, разве Антуана такое забудет?
— Августа, Клемента проболтается. Непременно, только позднее. Сейчас она в немилости, хотя мать Изабелла ей верит. В один прекрасный день Клемента донесет на нас, а когда сообразит, что отец Коломбин ей не союзник, и на него замахнется.
Антуана сделала паузу, чтобы я лучше осознала услышанное, только у меня голова шла кругом.
— Антуана, как же…
— Неважно, — на полуслове оборвала она. — Девчонка ей поверит, уж я-то девчонок знаю, сама такой была. Еще знаю, — сочные губы скривились в болезненной улыбке, — что послушнейшая тихоня однажды восстанет против отца своего.
Сей раз молчание получилось долгим.
— Что ты хочешь? — наконец спросила я.
— Ты в травах разбираешься, — теперь голос Антуаны звучал мягко и вкрадчиво. — Пока Клемента в лазарете, я… я могла бы подсыпать ей, сколько нужно. Ни одна душа не прознает…
— Хочешь… отравить ее? — пролепетала я, не веря своим ушам.
— Никто не догадается. Тихонько шепнешь мне, что к чему… — Видно, лицо у меня вытянулось от омерзения, потому что Антуана вцепилась мне в руку. — Ради всех нас, Августа! Если Клемента донесет на тебя, ты потеряешь Флер, если на меня…
— Что?
