Лемерль снова нас бросил. Сам спасся, небось почуял опасность и понял: если бежать вместе, больше вероятности, что поймают. Леборн, видимо, разгадал его подлый замысел и поплатился жизнью — беднягу нашли под повозкой с перерезанным горлом и изуродованным лицом. Остальных — женщин, цыган, карликов, тех, кого легко заменить, — Черный Дрозд швырнул солдатам, аки горсть монет. По сути, он нас продал. Уже не впервые.
Слишком поздно открылась мне горькая правда. Нагими нас заковали в кандалы, выстроили в ряд и повели под конвоем конных охранников. Эрмина, вся растрепанная, безутешно рыдала, за ней с высоко поднятой головой шла я, последним, корчась от боли, хромал Буффон. Карауливший меня жирный боров с наглыми глазами и губками бантиком пробормотал что-то сальное и хотел погладить меня по щеке. Я обожгла его презрительным взглядом, благо глаза были сухие и горячие, как угли.
— Только тронь, — зашипела я, — одно мое заклинание, и стручок твой мигом отвалится…
Боров оскалился.
— Ты, сучка, свое получишь, — процедил он. — Жду не дождусь…
— Жди, боров, жди и помни про заклинание.
Знаю, глупо было ему угрожать, только меня распирало от гнева. Казалось, я лопну, если промолчу.
Снова и снова появлялась навязчивая мысль, она крутилась в сознании, как мул вокруг колодца, и с каждым кругом терзала все сильнее. Как Лемерль мог так со мной? Со мной! Ладно с Эрминой, ладно с Буффоном, Беко, ладно с карликами. Но я — это я. Почему он не взял меня с собой?
Позови меня Лемерль, я бы пошла — это открытие разожгло пламя ненависти, мгновенно и навсегда. Я-то считала себя лучше других, сильнее и порядочнее. Лемерль раскрыл мне глаза. Я поняла, что так же способна и на предательство, и на трусость, и на убийство. Теперь я видела истинную себя и, распаляя свой гнев, горела желанием пустить Лемерлю кровь. Злость баюкала меня ночью и согревала днем.
Арестантская трещала по швам, и нас заперли в подвалы под зданием суда. Я попала в холодную каморку с земляным полом и солевыми отложениями на стенах. Смешать эту соль с углем и серой — получится не просто белый порошок, а отличная взрывчатка, но зачем в подвале взрывчатка? Тут ни окон, ни другого выхода — лишь запертая дверь. Я села на влажный пол и постаралась обдумать свое положение.
Виновность наша сомнений не вызывала, оправдываться бессмысленно. Вариантов обвинения у судьи Реми было выбирай — не хочу, спасибо Лемерлю. Воровство, порча, ересь, самозванство, бродяжничество, колдовство, убийство — за любое из этих преступлений по закону нам грозила смерть. Верующий утешался бы молитвами, а я молиться не научилась. Леборн твердил, что для таких, как мы, Бога нет. Мы не созданы по его образу и подобию. Мы юродивые, бракованные, треснувшие при обжиге. Разве нам можно молиться? Да и если бы мы молились, что сказали бы Ему?
Спина у камня, ноги на утоптанной земле — я просидела так до рассвета, баюкала малютку в своем чреве, прислушивалась к рыданиям за стеной.
Раз, и дремы как не бывало. В каморке царил мрак, но я отчетливо услышала скрип засова и легкие шаги на подвальной лестнице. Я не без труда встала, не отрывая спину от стены, и шепотом спросила:
— Кто там?
В ответ раздалось мерное дыхание и шелест одежды о стену. Ко мне кто-то подкрадывался. В полной темноте я подняла кулак. Меня всю трясло, но я знала, что рука не дрогнет. Пусть только приблизится!
— Жюльетта!
Я точно окаменела.
— Кто ты? Откуда знаешь мое имя?
— Жюльетта, прошу тебя, у нас мало времени.
Я медленно опустила кулак, потому что сообразила, кто это. Чумной Доктор! Тот, который предупреждал меня, тот, чей голос показался знакомым. Запах я тоже узнала: сухой, резкий — так пахнут химикалии. В кромешном мраке и тишине ничего не отвлекало, вот я и догадалась. От той догадки у меня аж дух захватило.
— Джордано?
— Говорю же, для вопросов сейчас не время, — раздраженно прошипели из тьмы. — Вот, возьми! — Мне швырнули что-то мягкое. Ткань. Это ряса, пропахшая плесенью, но наготу прикроет. Я натянула ее, гадая, что случится дальше.
— Хорошо, а теперь за мной. Быстрее, медлить нельзя!
Наверху лестницы открыли люк. Чумной Доктор скользнул в него первым и протянул мне руку. Глаза мои привыкли к мраку, и свет в коридоре едва не ослепил, хотя источал его один-единственный факел. Еще вялая и заспанная, я повернулась к старому приятелю, но увидела лишь Чумного Доктора в длинноносой маске и черном плаще.
— Джордано? — снова спросила я, касаясь маски из папье-маше.
Чумной Доктор покачал головой.
— Может, хватит вопросов? Я подсыпал слабительное стражнику в суп, и теперь он каждые десять минут бегает в уборную. В последний раз забыл ключ.
Чумной Доктор настойчиво подталкивал меня к двери.
— А мои друзья? Что с ними?
— Их спасать некогда. Вот если сбежишь одна, у нас обоих есть шанс. Ну, решайся!
Я мешкала. Из-под черной маски мне вдруг послышался голос Лемерля и свой малодушный ответ: «Забери меня! Брось остальных, только меня забери!»
«Ни за что!» — зло сказала я себе. Если бы Лемерль позвал меня, я, наверное, убежала бы с ним. Только на коротеньком словце «если» будущее не построишь. Под сердцем шевельнулся ребенок, и я поняла: дам сейчас слабинку — его будущее навсегда омрачит тень Лемерля.
— Без друзей не пойду! — заявила я.
Старик бился над замками, но тут обернулся и обжег меня взглядом.
— Ничуть не изменилась! — прошипел он. — Такая же упрямица. Небось они правы: ты точно ведьма. В твоей рыжей голове поселился диббук!
[13]
Ты обоих нас погубишь!
Ночной воздух пах свободой, и мы с Джордано не могли им надышаться. Мы разбегались: мне хотелось остаться, но Джордано строго-настрого запретил, и я послушалась. Мы спешили по улицам Эпиналя, искали где потемнее, выбирались из города грязными закоулками. Сон это или явь: слух и зрение обострились до непостижимого предела, как бывает лишь в бреду. Бегство вспоминается обрывками — лица в трактире, свет красного фонаря, рты, разинутые в беззвучном пении; луна за грядой облаков, черная каемка леса; сапоги, мешок со снедью, плащ, загодя спрятанный под кустом, мул на привязи.
— Забирай мула. Он мой, никто искать не станет.
Джордано так и не снял маску.
Я едва не задохнулась от благодарности.
— Джордано, столько лет прошло. Я думала, ты умер.
Сухое карканье наверняка означало смех.
— Меня голыми руками не возьмешь! Теперь-то уедешь?
— Погоди! — попросила я, дрожа от страха и волнения. — Я так долго тебя искала! Что стало с нашей труппой? С Жанеттой, с Габриэлем, с…
