Я встал и посмотрел на Дворкина сверху вниз. Сердясь на
меня, он израсходовал слишком много сил, и его контроль над собственным телом
ослабел. Он уже снова стал на три-четыре дюйма короче, а «мое» лицо постепенно
превращалось в его собственное, похожее на физиономию гнома; и уже вполне
заметен стал старый горб между лопаток, особенно когда Дворкин начинал
жестикулировать.
Его глаза вдруг изумленно расширились, и он внимательно
всмотрелся в мое лицо.
— Ты действительно так думаешь? — медленно проговорил
он. — Что ж, хорошо. Пойдем.
Дворкин повернулся и пошел к огромной обитой металлом двери.
Я последовал за ним. Ключ ему пришлось поворачивать обеими руками, потом он еще
и навалился на него всем телом. Я хотел было помочь ему, но Дворкин одним
взмахом руки отмел меня в сторону, проявив при этом необычайную силу. Наконец
ключ был повернут. Дверь заскрежетала и распахнулась вовне. Я сразу
почувствовал странный, однако почему-то знакомый запах.
Дворкин шагнул через порог и остановился. Потом отыскал то,
чего ему, видимо, не хватало: высокий посох, стоявший справа от нас у стены. Он
несколькораз ударил посохом о землю, и его верхний конец начал светиться,
достаточно хорошо освещая все вокруг, в том числе и вход в узкий туннель, куда
Дворкин теперь и направился. Я двинулся следом, и вскоре туннель стал настолько
широк, что я уже смог идти рядом с Дворкином. Запах становился все сильнее, и
мне уже практически было ясно, откуда он доносится. Ведь совсем недавно...
Где-то шагов через восемьдесят мы свернули налево и стали
подниматься вверх. Затем миновали небольшую пещеру, пол в которой усыпали
обглоданные кости, а в каменную стену было вделано большое металлическое
кольцо. От кольца, поблескивая, тянулась металлическая цепь; звенья ее казались
во мраке каплями расплавленного, но уже остывающего металла.
Туннель снова стал уже, и Дворкин снова пошел впереди. Очень
скоро он вдруг резко свернул куда-то за угол, я услышал его невнятное
бормотание и сам чуть не налетел на него. Он ползал на четвереньках и левой
рукой шарил в темной трещине в скале. Потом я услышал негромкое знакомое
карканье, увидел выход из пещеры, куда выводила цепь, и наконец догадался, где
мы и что там, на конце цепи.
— Хороший Виксер, — донеслось до меня бормотание
Дворкина, — ты не сердись, дальше я не пойду, так что все в порядке, хороший
мой Виксер. Вот тут есть еще кое-что для тебя в подарочек.
Что уж он там достал из трещины в скале и бросил грифону,
понятия не имею. Однако лиловый грифон, к которому я теперь подошел довольно
близко, дернул головой, поймал подношение и принялся звучно его пережевывать.
Дворкин с ухмылкой посмотрел на меня:
— Удивлен?
— Чем?
— Ты небось думал, что я его боюсь? Что я никогда не
сумею с ним подружиться? Ведь это ты посадил его здесь, у выхода, чтобы я не
смог выбраться наружу и достичь Образа?
— Я хоть раз сказал так?
— А зачем? Я же не дурак.
— Ну ладно, думай, как знаешь, — сказал я.
Он похихикал, встал и двинулся дальше.
Я шел за ним и вскоре почувствовал, как пол под ногами снова
стал ровным. Потолок над головой поднялся, а сам туннель расширился. Мы подошли
к выходу из пещеры. Несколько минут Дворкин постоял там, выделяясь темным
силуэтом на фоне более светлого неба и держа перед собой высоко поднятый посох.
Снаружи была ночь, и свежий, пахнущий солью и морем воздух выветрил наконец
мускусный запах зверя, что стоял у меня в ноздрях.
Еще через мгновение Дворкин уже шагал дальше, в широкий мир,
под бархатные небеса, утыканные свечками звезд. Следуя за ним, я даже
задохнулся сперва, увидев столь поразительное зрелище. И не только потому, что
звезды в безлунном, безоблачном небе сияли каким-то доисторическим светом, и не
только потому, что граница между небом и морем вновь оказалась полностью
размытой. Самое основное — это то, что Путь светился какой-то ацетиленовой
голубизной среди этого моря-неба, и все звезды над ним, под ним и вокруг него с
геометрической точностью образовывали фантастическое кружево, рождая ощущение,
будто мы висим в центре космической паутины, где Образ является истинным
центром, а все остальные светящиеся линии — лишь точное отражение и повторение
его рисунка.
Дворкин шел прямо к площадке, на которой сиял Путь, к тому
ее краю, где виднелся темный сектор. Остановившись, он взмахнул своим посохом и
обернулся как раз в тот момент, когда я подошел к нему.
— Вот она, — воскликнул он, — эта проклятая дыра в моем
мозгу! Эта часть моего разума как бы отключена, и теперь я способен думать
только с помощью того, что еще уцелело. И я не представляю, как можно исправить
нанесенный мне ущерб. Если ты считаешь, что можешь восстановить Образ, то
должен быть готов к мгновеному уничтожению каждый раз, пересекая разрыв.
Уничтожит тебя не черный сектор, нет – сам Образ, когда ты будешь замыкать
линию. Спасет ли тебя Камень – не знаю, может и не спасти. Но все равно это
будет очень нелегко. И с каждой вновь прочерченной линией будет становиться все
труднее и труднее, а силы твои при этом будут неизменно уменьшаться. В
последний раз, когда мы обсуждали эту возможность, ты явно опасался за свою
жизнь. Может, ты хочешь сказать, что с тех пор стал значительно храбрее?
— Может, и хочу, — произнес я. — Другого выхода нет?
— Я знаю только, что можно сделать все заново. Начав с
чистого листа, как я некогда поступил. Иного способа я не знаю. Чем дольше
ждать, тем будет хуже. Так почему бы тебе не принести сюда Камень и не одолжить
мне твой клинок, сынок? Лучшего способа я не вижу.
— Нет, — возразил я. — Я должен знать больше. Расскажи
мне еще раз, каким образом было нанесено повреждение.
— Если ты о том, кто из твоих детей пролил кровь на
узор – не знаю. Но так произошло, и тут уже ничего не поделаешь. Темные стороны
нашей натуры в них сильнее. Возможно, они слишком близки к хаосу, породившему
нас, ибо им не приходилось, как нам, развивать волю, чтобы подавить хаос в
себе. Я считал, что ритуала прохождения Образа для них хватит, ибо ничего
сильнее придумать не мог. Я ошибся. Они восстают против всех первооснов и даже
пытаются уничтожить сам Образ!
— Но если мы начнем все сначала, не получится ли так,
что подобное просто повторится вновь?
— Не знаю. Но есть ли иной выбор? Разве что сдаться и
вернуть все к изначальному хаосу.
— А что станет с ним, если мы начнем все заново?
Дворкин довольно долго молчал. Потом пожал плечами:
— Понятия не имею.
— А каково будет следующее поколение?
Он захихикал:
— Ну и как ответить на подобный вопрос? Без понятия.
