Бенедикт мог подыскать какое-нибудь моральное оправдание и
все-таки выдать меня. Он понимал, что бы я ни замышлял — а что я что-то
замышляю, он точно знал, — результатом этого будет усобица в Амбере. И я
понимал его, даже сочувствовал его убеждениям. Он был всецело поглощен
сохранением царства. Он не Джулиан, он человек принципа, ссориться с ним не
хотелось. Надежда была на короткий и безболезненный переворот, все равно как
вырвать зуб под наркозом, а потом оба мы, естественно, вновь окажемся на одной
стороне. После встречи с Дарой такой вариант казался еще лучше и для ее
безопасности.
Бенедикт рассказал мне слишком мало, чтобы я мог оставаться
спокойным. Я даже не мог проверить, действительно ли он пробыл в лагере всю эту
неделю или на самом деле совместно с Амбером подстраивал мне ловушку, готовил
мою погибель. Следовало торопиться, хотя и хотелось мне побыть еще в Авалоне.
Я завидовал Ганелону — в кабаке он или в борделе, на охоте,
за кружкой, со шлюхой или занят мордобоем. Он-то здесь дома. А не оставить ли
его за этими занятиями, хоть он и собирался биться вместе со мною за Амбер?..
Впрочем, нет. Если я исчезну, им займутся… Допросят — с пристрастием, если этим
займется Джулиан, а потом в лучшем случае просто изгонят, и будет он
отверженным в родной земле. Кроме как снова в разбойники, податься ему будет
некуда, а в третий раз судьба не будет благосклонна к нему. Да, придется
выполнять обещание. Ганелон отправится со мной, если еще не передумал. Если же
он изменил свои намерения, пусть… Я даже позавидовал ему: стать разбойником в
Авалоне…
И мне бы хотелось задержаться здесь подольше, съездить с
Дарой в горы, побродить по полям и лесам, поплавать по рекам. Я подумал о
девушке. Теперь я знал о ее существовании. Как-то это влияло на нынешнюю
партию, но как именно, я точно не знал. Все-таки, несмотря на все наши свары и
козни, мы, амбериты, очень тесная семейка — всегда с нетерпением ждем вестей
друг о друге, следим за положением всех остальных в вечно меняющемся раскладе.
Желание выслушать новые сплетни, вне сомнения, остановило в нашей семье не один
смертельный удар. Иногда наша семейка представляется мне компанией подлых
старух, занятой чем-то средним между отдыхом и скачкой с препятствиями.
Я не мог понять, как Дара во все это укладывается, потому
что она и сама не знала, в какой расклад желает войти. О, она всему научится.
Как только станет известно о ее существовании, сразу найдутся превосходные
учителя. Теперь, когда она услышала от меня о собственной уникальности, ее
участие в игре — лишь вопрос времени. Там, в роще, я чувствовал себя
мгновениями просто змием, но, клянусь пеклом, Дара имела право знать все. Она и
так все узнает, и чем раньше, тем быстрее научится обороняться. Так будет лучше
для ее же собственного блага.
Конечно, вполне возможно, даже наверное, ее бабка и мать
прожили свою жизнь, не подозревая о своем происхождении. И куда оно завело их?
Дара говорила, что умерли обе насильственной смертью.
Возможно ли, подумал я, чтобы длинная рука Амбера достала их
даже в Тени? И если так, не ударит ли она снова?
Бенедикт мог быть столь же крут, настырен и подл, как и
любой из нас, когда хотел того. Даже круче. Чтобы защитить свое достояние, он
будет драться. И без тени сомнений убьет кого угодно, если сочтет это
необходимым. Он решил, что безопаснее всего держать существование Дары в
секрете, а ее саму — в невежестве. И рассердится, когда узнает, что я сделал —
вот еще одна причина убираться немедленно. Но я рассказал ей все это вовсе не
назло братцу. Я хочу, чтобы она уцелела, а он, по-моему, подходит к вопросу не
с той стороны. Когда я вернусь, она многое обдумает и наверняка задаст массу
вопросов, а уж я использую возможность в процессе предупредить ее и объяснить,
что сумею.
Я заскрипел зубами.
Все это не потребуется. Когда я воссяду на трон Амбера, все
будет иначе. Должно быть.
Но почему никто до сих пор не нашел способа изменить саму
суть человека? Мне стерли память, отправили меня жить в неизвестном и новом для
меня мире… и что? — остался тот же старый Корвин. Такая мысль могла бы
привести меня в отчаяние. Если бы я не был доволен собой.
В тихой заводи у реки я смыл пыль и пот, размышляя о черной
дороге, на которой так пострадали мои братья. Нужно было разузнать еще многое.
Я купался, но Грейсвандир был все время неподалеку. Каждый
из нас может увязаться по свежему следу, оставленному родственником в Тени. Но
как бы то ни было, омовению моему никто не помешал. На обратном пути, правда,
мне трижды пришлось воспользоваться Грейсвандиром — для защиты от существ менее
мирских, чем мои братья.
Однако этого следовало ожидать, поскольку я весьма спешил.
Рассвет уже приближался, хотя было еще темно, когда я ввел
коня в конюшню своего брата. Я почистил Звезду, чалая дико косилась на меня.
Поговорил с ней, приласкал, а потом дал корм и воду. Огнедышащий Дракон
Ганелона приветствовал меня из соседнего стойла. Я расчистил место между
насосом и задней стенкой конюшни и все думал, где бы мне улечься на ночлег.
Нужно было отдохнуть. Хватило бы нескольких часов, но под
крышей Бенедикта я спать не решался. Я, конечно, говорил, что собираюсь умереть
в постели… но если точнее, я хочу, чтобы на эту постель наступил слон, когда
глубокий старик я занимаюсь любовью.
Впрочем, к выпивке за счет Бенедикта у меня отвращения не
было, и душа просила чего-нибудь покрепче. В доме было темно, я вошел и на
ощупь добрался до буфета.
Налил себе бренди, пропустил, налил снова и подошел со
стаканом к окну. Видно мне было далеко. Дом стоял на склоне холма. Бенедикт
выбрал хорошее место.
— «Лентою белой дорога легла, белеет луна над ней»,
[5]
— процитировал я, удивляясь звукам собственного голоса, а луна
застыла в вышине…
— Так. Так. Именно так, друг Корвин, — донеслись
до меня слова Ганелона.
— Я не заметил, что ты здесь, — промолвил я, не
оборачиваясь.
— Это потому, что я сидел тихо как мышь, —
объяснил он.
— О! — отозвался я. — И насколько же ты пьян?
— Ни насколько, по крайней мере сейчас. Но если ты
будешь хорошим другом и поднесешь мне стаканчик…
Я повернулся.
— А сам не можешь?
— Больно шевельнуться.
— Хорошо.
Я отправился к буфету, налил стакан и поднес ему. Он
благодарно кивнул, медленно поднял ее и пригубил.
— Ах, как хорошо! — вздохнул Ганелон. —
Может, это утешит меня.
— Ты дрался, — решил я.
