Бенедикт собирался задержаться в поле еще на несколько дней.
И я должен был покончить с делами прежде, чем он вернется домой. Так что
предстояла адова скачка — к легкому и приятному путешествию время не
располагало. Мне нужно припомнить должные тени и поскорее отбывать.
Как чудесно было оказаться в месте, столь похожем на мой
Авалон — то есть было бы чудесно, да только мои намерения почти доросли до
одержимости. Понимать я это понимал, но пересилить себя не мог. Так что
знакомые виды и звуки отвлекли меня лишь ненадолго, а потом я занялся
намеченными делами.
Все должно было сработать. Одной прогулкой я решил бы сразу
две проблемы, если удастся сделать это незаметно. Значит, придется пропадать
всю ночь, но я позаботился об этом и попросил Ганелона прикрыть меня.
Голова моя стала покачиваться в такт вращению колеса, и я
заставил себя выбросить из головы все лишнее, думать только о песке, о зернах
его и цвете… температуре, ветре, запахе соли в воздухе и облаках…
Потом я спал и видел сны, только не о том, что искал.
Предо мной было колесо какой-то большой рулетки, все мы —
мои братья, сестры, я сам и прочие, кого я знал и не забыл, — все мы были
на нем и то опускались, то поднимались вместе с ним. Оказываясь наверху, все
требовали немедленно остановить колесо, а когда оно шло вниз — разражались
протестами и воплями. Колесо стало замедлять ход, я снова был на подъеме. Рядом
вверх ногами висел светловолосый юнец — молил и предупреждал о чем-то, но голос
его тонул в неразборчивом гуле других голосов. Его лицо потемнело, исказилось,
стало омерзительным и нечеловеческим. Я перерезал веревку на лодыжке, он упал
вниз и исчез из виду.
Я приближался к вершине, колесо вращалось еще медленнее, и
тогда я увидел Лоррейн. Она махала мне, подзывая, выкрикивала мое имя. Я
склонился к ней — она была прямо передо мной. Я хотел ее, хотел ей помочь. Но
колесо вращалось, и меня унесло прочь.
— Корвин!
Я попытался отмахнуться от ее крика — ведь я был уже почти
на вершине. Вершина приближалась, и я напрягся, готовясь выскочить. Если колесо
не остановится здесь, я выпрыгну из этой проклятой штуковины, даже если погибну
при этом. Я приготовился к прыжку. Колесо щелкнуло еще раз…
— Корвин!
Колесо отдалилось, снова приблизилось и поблекло… Я опять
глядел на мельничное колесо, имя мое эхом отдавалось в ушах, сливаясь с плеском
воды и растворяясь в нем.
Я моргнул и провел рукой по волосам. На плечи мне посыпались
одуванчики, рядом раздалось довольное хихиканье.
Я быстро обернулся.
Она стояла в дюжине шагов от меня — высокая, стройная
девушка с темными глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На ней
был фехтовальный жилет, рапира — в правой руке, маска — в левой. Девушка
смотрела на меня и смеялась. У нее были ослепительные зубы, пусть и
крупноватые, загорелые щеки, и небольшой нос усеяли веснушки. В ней
чувствовалась жизненная сила, это особенно привлекает, даже больше, чем просто
красота. По крайней мере с вершины моего возраста.
Она отсалютовала клинком.
— К бою, Корвин! — сказала она.
— Какого черта, кто ты? — спросил я и заметил
рядом с собой на траве жилет, рапиру и маску.
— Ни вопросов, ни ответов, — объявила
девушка. — Сейчас говорят клинки.
Она надела маску и приготовилась.
Я поднялся, прихватив жилет. Проще было фехтовать, чем
спорить. Меня беспокоило, что она знает мое имя, и чем больше я думал о ней,
тем более знакомой она мне казалась. Ну что же, доставим девушке удовольствие,
решил я, надев и застегнув жилет.
Я поднял клинок, надвинул маску.
— Хорошо, — сказал я, изобразил короткий салют и
сделал шаг вперед. — Хорошо!
Она шагнула навстречу, мы сошлись. Я позволил ей атаковать.
Она начала очень резво: удар — финт — финт — выпад. Мой
ответный укол был вдвое быстрей, но она сумела отразить его и с той же
скоростью ответить. Тогда я начал отступать, вытягивая ее на себя. Девушка
расхохоталась и обрушила на меня град ударов. Фехтовала она отлично и знала
это. И хотела показать себя. Дважды она чуть не достала меня из низкого выпада,
что отнюдь не понравилось мне. И я постарался скорее поймать ее на контратаке.
Она беззлобно чертыхнулась, признавая пропущенный удар, и продолжала бой.
Обычно я не люблю фехтовать с женщинами, как бы хорошо ни
владели они оружием, но на этот раз я просто наслаждался боем и собой. С таким
искусством и изяществом отражала она атаки и наносила удары, что биться с ней
было чистым удовольствием. И я задумался о том разуме, который крылся за этим
стилем.
Поначалу мне хотелось побыстрее вымотать ее, а потом
закончить бой и выспросить обо всем. Теперь я понял, что хочу продлить
поединок.
Особой усталости в ней не было заметно. На это теперь
надеяться не приходилось. И пока мы двигались взад-вперед по берегу, звеня
клинками, я потерял представление о времени.
Должно быть, его прошло достаточно, когда девушка наконец
топнула ногой и в прощальном салюте подняла вверх клинок. Потом сорвала маску с
лица и улыбнулась мне.
— Благодарю, — сказала она, тяжело дыша.
Я отсалютовал в ответ и снял с головы чертову корзинку.
Отвернулся, принявшись за пряжки жилета, а потом вдруг сообразил, что она рядом
и целует меня в щеку. И ей не пришлось для этого вставать на цыпочки. Я слегка
смутился, но улыбнулся ей. И прежде чем успел что-нибудь сказать, она взяла
меня за руку и повернула лицом назад, туда, где мы только что были.
— Я принесла с собой корзинку с припасами.
— Отлично. Я голоден. И очень хочу знать…
— Я скажу тебе все, что ты хочешь знать, — весело
ответила она.
— А как насчет твоего имени? — спросил я.
— Дара. Дара, в честь прабабушки.
Она глянула на меня, словно ожидая определенной реакции.
Ужасно неприятно было разочаровывать ее, но я просто кивнул и повторил это имя.
— А почему ты зовешь меня Корвином? — спросил я.
— Потому что это твое имя, — ответила
девушка, — я тебя узнала.
— Откуда ты знаешь меня?
Она отпустила мою руку.
— Вот корзинка. — Девушка достала из-за ствола
дерева стоявшую там на корнях корзинку. — Надеюсь, муравьи до нее еще не
добрались, — сказала она и, выбрав у ручья тенистое место, расстелила там
салфетку.
Я повесил фехтовальное снаряжение на ближайший куст.
