— Хотелось бы так думать, — ответил он. —
Помнится, дверь твоей камеры оказалась изрядно оцарапанной, еще ты спалил
лежанку и разрисовал стены.
— Да, — согласился я. — Долгое заключение
влияет на рассудок. По крайней мере на мой — временами я просто терял его.
— Не завидую твоему опыту, брат, — сказал
Бенедикт, — ничуть не завидую. Что ты собираешься делать дальше?
— Еще не решил.
— Не хочешь остаться здесь?
— Не знаю, — ответил я. — А как тут идут
дела?
— На меня возложена большая ответственность, —
сказал он, и это было не хвастовством, а просто констатацией факта. — Я
считаю, что уничтожил главную угрозу. Впереди время относительного спокойствия,
и куплено оно дорогой ценой… — Тут он глянул на обрубок руки. —
Победа стоила того, однако нормальной обстановка станет не скоро.
А потом он в основном пересказал то, что мы уже знали от
юного дезертира. Добавились только детали битвы. Когда предводительница адских
дев была убита, ее всадницы кинулись врассыпную и разбежались; большинство
погибло, пещеры удалось завалить вновь. Бенедикт решил оставить на поле битвы
трофейную команду — его разведчики прочесывали окрестности, разыскивая
бежавших.
Он не стал даже упоминать о своей встрече с их
предводительницей, Линтрой.
— А кто убил предводительницу? — спросил я.
Неожиданно дернув культей, брат с искаженным лицом ответил:
— Это удалось сделать мне. Хотя я чуть-чуть промедлил с
первым ударом.
Я отвернулся, Ганелон тоже. Когда мы рискнули вновь глянуть
на него, лицо Бенедикта обрело нормальное выражение, он опустил руку.
— Мы искали тебя, Корвин. Разве ты не знал? Бранд и
Джерард искали тебя в Тени повсюду. Ты не ошибся: Эрик все рассказал именно
так, как ты предположил. Но мы не полагались на его слова. Не раз тебя пытались
отыскать с помощью Козыря, но ты не отзывался. Должно быть, повреждение мозга
блокирует вызов. Любопытно. Ты не отвечал, и мы решили, что ты умер. Потом к
поискам присоединились Джулиан, Каин и Рэндом.
— Все? В самом деле? Я потрясен!
Бенедикт улыбнулся.
— О! — Я усмехнулся в ответ.
Всеобщее участие в травле означало, что не мое благополучие
заботило их, а возможность скомпрометировать Эрика: покушение на братоубийство
— хороший повод для низложения или шантажа.
— Я искал тебя вблизи Авалона, — продолжал
он, — наткнулся на эту страну, и она очаровала меня. В те дни она была в
весьма плачевном состоянии, поколениями трудился и я, возвращая ей былой блеск.
Начинал этот труд в память о тебе, а потом полюбил и страну, и народ. Они
считают меня своим Хранителем, и я вижу в себе защитника этой земли.
Я был и тронут, и обеспокоен. Не намекал ли он, что я тут
напакостил и ему пришлось застрять здесь, приводя землю в порядок, так сказать,
прибирать после меньшого братца? Или он понял, что я любил это место, то есть
похожее на него, — и старался сделать его таким, каким я бы хотел его
видеть? А может быть, я просто стал сверхмнителен?..
— Приятно узнать, что вы искали меня, — сказал
я, — но еще приятнее знать, что ты — защитник этой земли. Мне бы хотелось
повидать эти края; они напоминают о том, привычном мне Авалоне.
— И это все, что ты хочешь? Просто побывать тут?
— Ничего другого пока не пришло мне в голову.
— Знай тогда, в этом Авалоне не поминают добром твою
тень, что правила здесь. Детей тут не называют твоим именем, и Корвин здесь не
брат мне.
— Понимаю, — ответил я, — меня зовут Кори. Мы
можем быть и просто старыми друзьями.
Он кивнул.
— Здесь всегда рады моим старым друзьям, — ответил
он.
Я улыбнулся.
Само предположение, что у меня могут быть какие-то виды на
Тень другой Тени, было оскорблением для меня. Ведь на челе моем — пусть
мгновение — горел хладный огонь короны Амбера.
Я размышлял, что будет, если Бенедикт узнает, кто, в
сущности, виноват в появлении этих наездниц. В некотором смысле я был причиной
и его ранения. Правда, если вернуться еще на один шаг назад, можно считать
виновным во всем Эрика. В конце концов именно его действия вызвали к жизни мое
проклятие.
И все же я надеялся, что Бенедикт не узнает об этом.
Теперь следовало определить, какую позицию займет Бенедикт
по отношению к Эрику. Поддержит его, выступит за меня или просто не будет
мешать, когда я сделаю свой ход? К тому же я был уверен, что он озадачен и
размышляет, тлеют ли еще мои амбиции или угасли, а если тлеют, то каковы будут
мои планы. Итак…
Но кто первым коснется этой темы?
Я несколько раз со вкусом затянулся, допил вино, подлил еще,
вновь затянулся. Я слышал гомон лагеря, шум ветра, урчание в собственном
желудке.
Бенедикт пригубил вино.
А потом, почти мимоходом, спросил:
— И какие же у тебя дальнейшие планы?
Я мог бы сказать, что еще ни о чем не думал, что просто рад
быть на свободе, жить, снова видеть… наконец, что я уже сыт всем этим по горло
и больше не строю планов… И он понял бы, что я лгу. Ведь он прекрасно знал
меня. Поэтому я ответил:
— Ты все прекрасно представляешь сам.
— Если ты ищешь моей поддержки — не рассчитывай. Амбер
сейчас слишком слаб и без грызни за власть.
— Эрик — узурпатор.
— Я предпочитаю считать его просто регентом. В такой
ситуации каждый из нас окажется на троне узурпатором.
— Значит, ты веришь, что отец жив?
— Конечно. Он жив и весьма расстроен. Несколько раз
пытался связаться со мной.
Я сумел сохранить на лице равнодушие. Значит, отец являлся
не только мне. И открывать свои впечатления от нашей последней встречи я просто
не вправе — они могли сойти за ханжество, приспособленчество и прямую ложь.
Ведь тогда, пять лет назад, Оберон велел мне занять трон… Конечно, он имел в
виду просто регентство.
— Ты не поддерживал Эрика, когда он занял
престол, — сказал я. — Выступишь ли ты на его стороне сейчас, когда
он на троне, — если будет предпринято выступление против него?
— Я уже объяснил тебе, — ответил Бенедикт. —
Я считаю его регентом. Не могу сказать, что хорошо к нему отношусь, но
междоусобиц в Амбере не одобряю.
— Значит, ты поддержишь его?
