Я сделал еще глоток. Рассказывать ему о Дворкине мне не
хотелось, Это туз в рукаве, на самый крайний случай. Пределов силы его мы не
знали, но он явно сошел с ума. А ведь им можно было управлять. Даже папаша
когда-то начал бояться его и упрятал подальше. О чем же Дворкин говорил мне
тогда в камере? Папаша заточил его, когда он объявил, что открыл способ
уничтожить Амбер. Если эти слова не бред сумасшедшего и именно они явились
причиной заключения Дворкина, значит, папаша повел себя куда благороднее, чем
поступил бы я, случись мне оказаться на его месте. Такой человек слишком
опасен, чтобы оставлять его в живых. С другой стороны, папаша пытался вылечить
его. Дворкин говорил о врачах, которых он распугивал и уничтожал, обращая на
них свою мощь.
Я помнил его мудрым и добрым стариком, преданным моему отцу
и всей семье. Поднять на него руку было трудно, пока оставалась надежда.
Дворкина заключили в место, откуда нельзя было бежать. И все-таки,
соскучившись, он просто вышел оттуда. Сквозь Тень — и это в Амбере, где нет
Теней. То, что сделал Дворкин, просто не укладывалось в голове — как-то это было
связано с фундаментальными принципами работы Козырей. Пока он еще не вернулся к
себе, я уговорил его создать для меня мой личный выход из камеры, и рисунок
Дворкина перенес меня к маяку на Кабре, где я немного пришел в себя, а потом
отправился в плавание, приведшее меня в конце концов в Лоррейн. Скорее всего
никто так и не понял, что позволило мне бежать.
Сколько я понимал, вся наша семейка всегда обладала особыми
талантами, но именно Дворкин изучал и анализировал их, а потом формализовал эти
таланты, создав Образ и колоду Таро. Он часто пытался обсудить с нами эти
вопросы, однако большинству наших эти разговоры казались слишком абстрактными и
скучными. Черт побери, мы всегда были слишком практичны. Бранд был чуть ли не
единственным, кто проявлял какой-то интерес к этой теме. Да еще Фиона. Я почти
позабыл о ней. Иногда Фиона слушала тоже. И отец… Он вообще знал ужасно много,
но помалкивал. Времени на нас у него не хватало, и мы не так уж много знали о
нем. Должно быть, в основах он разбирался не хуже Дворкина. Разница заключалась
в том, как они использовали знания. Дворкин был художником, а кем был папаша, я
так и не понял. Ни с кем из нас он не сближался, хотя назвать его черствым
отцом тоже нельзя. Когда ему случалось заметить кого-нибудь из нас, он тут же
осыпал подвернувшееся чадо подарками и развлечениями. Но воспитание наше
доверил придворным. Мне кажется, он просто терпел нас как неизбежное
последствие своих увлечений. И я, в сущности, удивлен, что семейка не столь
велика, как могла бы быть. Тринадцать живых детей и еще двое братьев и сестра,
которые ныне мертвы, — и это за пятнадцать веков его любовной активности.
Я слыхал, правда, еще о нескольких, что жили задолго до нас; никто из них не
уцелел. Не столь уж впечатляющий итог для похотливого владыки. Правда, и среди
нас излишне плодовитых не было. Как только мы обучались заботиться о себе и
передвигаться в Тени, отец сразу же отправлял нас туда, чтобы мы отыскали для
себя местечки, где жили бы спокойно и счастливо. Так и я попал в тот Авалон,
которого теперь уже не было. Насколько я знал, о происхождении папаши знал лишь
он сам. Я никогда не встречал таких, кто помнил бы те времена, когда Оберона не
было. Странно? Не знать, откуда родом собственный отец, имея в запасе столетия,
чтобы удовлетворить свое любопытство? Увы, он был скрытен, проницателен и
всемогущ — как и мы, в известной мере. Он хотел, чтобы мы жили долго и
счастливо — но так, чтобы не представлять угрозы его собственному правлению.
Чувствовалась в отце, по моему мнению, какая-то неуверенность,
какая-то непонятная осторожность, когда речь заходила о нем и давнем прошлом.
Вряд ли он мог представить себе, что когда-нибудь перестанет править в Амбере.
Иногда в шутку отец начинал ворчать об отречении, но мне всегда казалось, что
делает он это специально — чтобы выяснить, кто и как станет на то реагировать.
Он вполне понимал, к чему приведет его уход от дел, но все не верил, что такое
возможно. А всех его обязанностей, дел и тайных обязательств не знал никто из
нас. И сколь пресной ни казалась такая мысль, во мне почему-то крепло
убеждение, что на самом деле никто из нас не пригоден для трона. Не раз
хотелось мне обвинить папашу в некомпетентности, но, к несчастью, я слишком
долго был знаком с Фрейдом, чтобы не усматривать в этом личных мотивов.
И еще: я начинал сомневаться в законности наших претензий.
Раз он жив и отречения не было, мы могли рассчитывать не более чем на
регентство. Мне не хотелось бы дождаться возвращения папаши, сидя на его троне
в качестве преемника. Если честно, я боялся его, и не без причины. Только дурак
не боится высших сил, которых не понимает. Но король или регент, у меня было
больше прав на этот титул, чем у Эрика, а значит, я должен был добиваться
своего. И если некая сила, вынырнув из темного прошлого папаши, могла помочь
мне, а Дворкин и был такой силой, — пусть о нем не узнает никто, пока мне
не удались мои планы.
«Даже если эта сила способна разрушить сам Амбер, уничтожить
все призрачные миры и все подлинные?» — спрашивал я себя.
«В особенности, если она такова, — отвечал я
себе. — Разве можно доверить кому-нибудь подобную силу?»
Все мы действительно весьма практично настроены.
Допив вино, я потянулся к кисету за трубкой, прочистил ее и
набил.
— Вот, в сущности, и все на сегодняшний день, —
сказал я, разглядывая результат своих трудов, и, поднявшись, прикурил от
лампы. — А после того я вновь обрел зрение, бежал из Амбера, попал в
страну под названием Лоррейн и встретил там Ганелона, а потом явился сюда.
— Зачем?
— Невдалеке отсюда был тот Авалон, что я знал когда-то.
Я сознательно не упомянул, что был прежде знаком с
Ганелоном, и надеялся, что он поймет меня правильно. Ведь эта Тень была вблизи
нашего Авалона, так что Ганелону непременно покажутся знакомыми вся страна и ее
обычаи. Это может оказаться полезным, а потому Бенедикт не должен пока знать об
этом.
Как я и надеялся, он пропустил это мимо ушей, увлекшись
более занимательными подробностями.
— Как тебе удалось бежать? И как ты только ухитрился?
— Конечно, мне помогли, — признался я, —
выбраться из камеры. А уж потом… Там есть еще и такие ходы, о которых не знает
даже Эрик.
— Понимаю, — произнес Бенедикт, якобы не выказывая
интереса, надеясь, естественно, что я стану продолжать и выложу имена своих
сообщников.
Я пыхнул трубкой, улыбнулся и откинулся назад.
— Хорошо, когда у тебя есть друзья, — сказал он,
словно соглашался с моей не высказанной вслух мыслью.
— Думаю, в Амбере у каждого из нас найдутся верные
люди.
