— Мамаша ждет… ну да ладно, — мужчина опять полез куда-то в глубины своей машины, достал лимон, перочинным ножичком отмахнул ломтик, обмакнул его в открытую банку растворимого кофе, кинул в рот. — Чего смотришь, учись!
Катерина Сергеевна, наконец, решилась:
— И мне лимончика…
После, отхлебнув коньяка и закусив, спросила, не чувствуя языка:
— А что же, сладкого у тебя нет?
Аркашка сделал успокаивающий жест и приложился к фляжке второй раз.
— Садись в машину, а то холодно чего-то, — он плюхнулся на переднее сиденье. Катерина Сергеевна села за руль, но дверь до конца захлопывать не стала:
— Я на одну минутку.
Аркашка достал с заднего сиденья коробку конфет, стал сдирать целлофан.
— А маме? — с ужасом вскричала Катерина Сергеевна, хватая за руки бывшего однокашника.
— Мамаше еще коробка, — кивнул он назад.
Они выпили еще по полстаканчика, закусили конфетами. Катерина Сергеевна почувствовала, как от желудка по всему ее телу разливается тепло, а мысли становятся четкими.
— Аркаша, за рулем пить нельзя, хоть мы и не едем никуда, — сказала она.
— Ерунда. Какие в этот час проверки… Да и двор у нас закрытый. Враги не прорвутся…
— Как Петечка поживает? — подумав, вновь спросила Катерина Сергеевна.
— Ничего, — равнодушно ответил Аркашка, разливая по стаканчикам в третий раз. Видно, мысли его бродили где-то далеко. Петечка был его сыном, чрезвычайно смышленым мальчиком шести лет, который жил отдельно со своей матерью, первой женой Аркашки. Со второй он развелся этим летом. — Ты брось. Ни к чему все эти любезности.
— Это не любезности, — усмехнулась она. — Мне правда интересно. А ты, Веселаго, скучный. Как был в детстве занудой…
Аркашка пожал плечами и стал давить кнопки на магнитоле.
— Одна реклама да шансон, — Катерина Сергеевна нахально полезла в бардачок, откуда вместе с бумагами, сигаретами и прочим барахлом посыпались диски. Она быстро перебрала их: — Что ты слушаешь, Веселаго, что ты слушаешь! Это музыка для чебуречной…
Аркашка вырвал у нее из рук диски, молча засунул их обратно.
— Кажется, ты позволяешь себе лишнего, мадам Протасова, — мрачно сказал он.
— Я знаю, с кем можно, а с кем нельзя. — Катерина Сергеевна легонько щелкнула его по носу.
— А ты знаешь, Протасова, что я всю жизнь мечтаю тебя убить?
— Убей, кто ж тебе не дает?
— …что более злокозненного существа я еще не встречал в своей жизни?
— А вторая жена Аллочка? — скромно напомнила Катерина Сергеевна.
— О, ей до тебя плыть и плыть. Помнишь, как в первом классе ты подложила мне на стул жвачку? А в третьем, помнишь…
— Брось! — перебила его Катерина Сергеевна. — Забыть пора о прошлом. Еще по глоточку, и я ухожу.
— Вот ты опять, ты опять! Разве так плохо вспомнить школьные годы, дурачества эти детские… Знаешь, ведь пятнадцать лет прошло.
— Неужели пятнадцать? — удивилась Катерина Сергеевна, пристально разглядывая содержимое своего стаканчика.
…Вместе с порывом снега из ворот выплыла чья-то высокая, худая, чуть сутуловатая фигура. Фигура держала перед собой коробку с тортом, лицо ее пряталось под капюшоном.
— А вот и Бутюкова собственной персоной, — сказал Аркашка, наклонившись к лобовому стеклу.
— Нелли? Утюгова! — крикнула Катерина Сергеевна, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, которым она оказалась почему-то пристегнута.
— Тише. Тоже мне, школьные шуточки. У нее мать осенью умерла.
— Пардон…
Тем не менее фигура под мрачным капюшоном заметила возню в вишневой «реношке» и робким, семенящим, странным для высокого роста шагом подошла.
Аркашка открыл заднюю дверь.
— С наступающим, — церемонно пискнула Нелли, залезая в машину. — А, и ты тут, Катюшка…
Несмотря на ласковое обращение, голос у вновь пришедшей звучал как-то кисло.
— Коньячка? — спохватился Аркашка.
Пока Нелли отхлебывала из стаканчика, Катерина Сергеевна, полуобернувшись, рассматривала ее.
— Я сто лет не видела тебя. Как ты?
— Квартиру в Бибирево снимаю. Сегодня отца с бабушкой приехала навестить. В общем, неплохо.
Когда-то давно, в детстве, Нелли Бутюкова была прелестным ребенком. Ее даже снимали в кино, где она играла принцесс, эльфов и примерных девочек. Она почти не изменилась с тех пор, но что-то неуловимое мешало ей стать настоящей красавицей, мешало сдержать детские обещания. Вроде вылезла бабочка из кокона, а крылья так и не смогла расправить…
— Я видела твоего мужа по телевизору, — сказала Нелли своим чуть дребезжащим, кукольным голоском.
— Да, в Доме художников была выставка.
Аркашка хохотнул:
— Хорошо устроилась, Катерина! Небось, весь дом твоими портретами увешан?
— Ни одного. Ни одного, — Катерине Сергеевне этот разговор не нравился. — Я не люблю. Ну что за глупости, что за банальность — портрет жены художника… Налей мне еще, Веселаго.
— Ты счастлива? — спросила Нелли Катерину Сергеевну.
— А ты? — пожала та плечами.
Аркашка покрутил ручку у магнитолы:
— Как тебе такая музыка, Катюха?
— Ничего, сойдет… балерины из меня не вышло, но танцевать я все равно люблю.
— Станцуй нам, Катенька, разве не праздник сегодня…
— Еще коньяка, — сухо потребовала Нелли. — Отличная вещь, оказывается.
Катерина Сергеевна вдруг вспомнила, что когда-то давно, еще в школе, Нелли была влюблена в Веселаго, и над ней смеялись — Аркашка едва доставал ей до плеча. Она была бесплотной и эфемерной девочкой, он — уже тогда пузат и энергичен, с крепким румянцем, этакий купчик с Замоскворечья. Да, в школе ставили пьесы по Островскому…
— Станцуем вместе, — сказала Катерина Сергеевна, вылезая из машины.
Снег уже прекратился, вечер был теплым и темным. Где-то за соседними домами стреляли петарды. Свежие сугробы сверкали голубыми искрами. Нелли поставила свой торт на капот и пристально посмотрела на бывшую одноклассницу.
Аркашка усилил громкость.
— Это дурацкая музыка, — пробормотала Нелли.
— Нет-нет. Это сиртаки, греческий танец, — возразила Катерина Сергеевна.
— Сиртаки? — Аркашка опять захохотал.
Катерина Сергеевна схватила его за локоть, другой рукой притянула к себе Бутюкову.
— Руки кладем друг другу на плечи, а ногами делаем вот так. Глупые люди, этот танец можно танцевать всем вместе!
