— Ну, слава богу! — воскликнул он.
Мы остановились у светофора.
— Здесь нам придется расстаться, — сказала я, показывая в сторону улицы Бонапарта. — Я пойду.
— Вы на работу? — спросил Шабане.
— Угадали.
— Все собираюсь зайти к вам в ресторан «Время вишен», — сказал он. — Действительно романтическое место.
— Приходите, — пригласила я. — И приводите с собой маму, когда она поправится.
Он недоверчиво посмотрел на меня:
— Вы шутите?
Я усмехнулась, и тут загорелся зеленый свет.
— Мне пора, месье Шабане.
— Подождите! — закричал он, когда я уже ступила на «зебру». — Скажите только, чем я могу загладить свою оплошность?
— Попробуйте что-нибудь придумать!
Перебежав дорогу, я помахала ему рукой, а потом свернула на улицу Принцессы.
— Что ты, собственно, делаешь на Рождество? — поинтересовался Жак, когда я помогала ему готовить говядину по-бургундски на кухне.
Второй повар, Поль, уже выздоровел, но собирался подойти позже.
Мы нарезали мясо на порционные кусочки и обжарили на нескольких сковородках, чтобы лучше подрумянилось. Теперь я тушила говядину в большом сотейнике, слегка присыпав мукой.
— Понятия не имею, — ответила я Жаку.
И тут мне пришло в голову, что впервые в жизни мне не с кем праздновать Рождество. Странное чувство. И ресторан с двадцать третьего декабря и до середины января будет закрыт. Я помешала мясо деревянной ложкой, ожидая, когда поджарится мука. Потом подлила немного бургундского вина. Оно зашипело, обдав меня приятным запахом, и образовало темный соус.
Тут подошел Жак с нарезанной морковью и грибами. Он высыпал и то и другое в сотейник с широкой разделочной доски.
— Ты могла бы приехать в Нормандию, — пригласил он. — Я буду отмечать Рождество с сестрой, а у нее большая семья и всегда весело. Зайдут хорошие друзья, соседи…
— Очень любезно с твоей стороны, Жак, но я не знаю… Я еще не думала. В этом году у меня все по-другому.
Почувствовав в горле комок, я прокашлялась. «Только без сантиментов, это ни к чему не приводит», — приказала себе я.
— Мне и одной будет хорошо, — продолжала я. — В конце концов, я не маленькая девочка.
Я уже представляла себя одиноко сидящей перед шоколадным рулетом, который у нас обычно подавали к рождественскому ужину на десерт. Папа ставил его с помпой на стол, когда у гостей, как они сами выражались, желудки лопались от праздничного угощения.
— Для меня ты навсегда останешься маленькой девочкой, — сказал Жак и положил мне на плечо тяжелую руку. — Но мне было бы спокойнее, если б ты поехала со мной к морю. Что ты собираешься делать в Париже, где все время дождь? Да и не годится встречать Рождество в одиночестве. — Он недовольно покачал головой, и его поварской колпак затрясся. — Свежий воздух и прогулки на побережье быстро вернут тебя к жизни. Кроме того, мне придется много готовить, и в этом ты мне поможешь. — Он пристально посмотрел на меня: — Обещай, что подумаешь, Орели.
— Обещаю, — кивнула я.
Добрый старина Жак!
— И знаешь, что мне там больше всего нравится? — спросил он.
— Что все вокруг далеко видно, — с улыбкой угадала я его мысль.
Жак попробовал соус большой деревянной ложкой.
— Можно смело добавить вина, — заметил он, подливая в чугунок бургундского. — Так, а теперь в духовку!
Я посмотрела на часы:
— Ой, пора накрывать!
Я сняла передник и косынку и тряхнула головой, взбивая волосы. Потом подошла к зеркальцу, висевшему возле двери, и подкрасила губы.
— Красивей ты уже не будешь, — заметил Жак.
И я вышла в зал.
Через несколько минут появилась Сюзетта, и мы вместе принялись накрывать столы, расставлять бокалы под вино и воду и складывать белые салфетки. Я заглянула в ежедневник. В ближайшее время нас ожидало много работы, нужно срочно нанимать новых сотрудников.
На каждый вечер почти все столики в нашем маленьком ресторане были забронированы — обычное явление для декабря.
— Сегодня у нас рождественская вечеринка на шестнадцать персон, — сообщила я Сюзетте. — Правда, они заказали все меню целиком. — (Сюзетта кивнула и принялась сдвигать столы.) — Нужно проследить, чтобы на десерт все гости вовремя получили блинчики Сюзетты,
[33]
— продолжала я. — Жак выйдет в зал и на глазах у публики польет их бренди и подожжет.
Когда шеф-повар лично выходит в зал и начинает сервировать блинчики Сюзетты или нарезать апельсины, посыпая их колотым миндалем и с важным видом поливая сиропом, это всегда производит впечатление. Полресторана затаив дыхание наблюдает, как вспыхивает на кончике свечи синее пламя.
Я проверила столовые приборы, и тут зазвонил телефон.
— Подойди ты, — попросила я Сюзетту. — На сегодня все столики заказаны.
Сюзетта подошла к телефону, который стоял у задней стенки возле кассы.
— Ресторан «Время вишен», добрый день, — прощебетала она в трубку с вопросительной интонацией. — Одну минутку, месье… — Она помахала мне рукой: — Орели, это тебя.
Я взяла трубку:
— Да?
— А… добрый день, я говорю с мадемуазель Орели Бреден? — спросил голос с неподражаемым английским акцентом.
— Да. — Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, и отвернулась к барной стойке. — Это Орели Бреден.
— О, мадемуазель Бреден, рад, что застал вас. Это Роберт Миллер. Я узнал номер телефона вашего ресторана и решил позвонить. Я не слишком вам помешал?
— Нет, — прошептала я, ощутив пульсирующий комок в горле. — Вы мне совсем не помешали. Ресторан открывается только через полчаса. Вы еще в Париже?
— О нет, к сожалению, — ответил он. — Рано утром я должен был уехать домой в Англию. Вы слышите меня, мадемуазель Бреден?
— Да, — выдохнула я, прижимая трубку к уху.
— Мне безумно жаль, что все так вышло, — продолжал он. — Ах… моя милая мадемуазель Бреден… Я застыл как громом пораженный, когда увидел вас. У меня хватало сил только любоваться вами. Вы были так прекрасны в своем бордовом платье, словно внеземное существо, явившееся к нам из другой галактики…
Я глубоко вздохнула и прикусила губу:
— А я уж думала, вы обо мне забыли.
— Нет-нет, — быстро заговорил он. — Вы не должны так думать. Я все помню: и ваше письмо, и фотографию. Я просто не сразу понял, что это вы, Орели. И потом, вокруг толпилось столько народу! И каждый чего-то хотел от меня, а мой редактор с литературным агентом так и пялились на нас и ловили каждое слово… Я не знал, что сказать. И теперь боюсь, что вы держите меня за идиота.
