Мы обсуждали интервью для «Фигаро», которое Сэму предстояло дать завтра утром, потом занялись отрывками, выбранными для чтения на вечере в книжном магазине. Я рассказал, как обычно проходят такие встречи, и настойчиво советовал ему потренироваться в начертании своего автографа: «Роберт Миллер», чтобы ненароком не подписать кому-нибудь книгу своей настоящей фамилией.
— Сейчас же попробую! — с энтузиазмом воскликнул Сэм.
Он схватил листок бумаги, карандаш и небрежно подмахнул: «Роберт Миллер».
— Смотрится sexy, вы не находите? — заметил он, с удовлетворением разглядывая круглые размашистые буквы.
После встречи с читателями, которая начиналась в восемь и должна была продолжаться не менее полутора часов, планировался ужин в узком кругу — «в тесной дружеской компании», как выразился месье Монсиньяк. В узкий круг входили: разумеется, сам автор, хозяин книжного магазина, прочитавший, вне всякого сомнения, всю книгу, Жан Поль Монсиньяк, который, по своему обыкновению, заглянул в начало, конец и середину, Мишель Отей, которая просмотрела роман еще на стадии корректуры, Адам Голдберг, знавший роман от корки до корки, и ваш покорный слуга. При мысли об этом мероприятии меня, признаюсь, бросало в дрожь.
В конце концов, встречи с читателями всегда проходили одинаково, по четкому графику. Сначала приветствие книготорговца, потом издателя (в нашем случае от имени последнего готовился выступить я, дабы лишний раз избежать непредвиденных осложнений). Затем речь писателя: о том, как он рад видеть всех, и тому подобное. Чтение отрывков из романа и бурные аплодисменты. Под конец вопросы к автору. Они всегда одни и те же: «Как так получилось, что вы написали эту книгу? У вас в романе есть маленький мальчик, который растет без отца, это вы? Вы не жалеете, что стали писателем? Над чем вы сейчас работаете? Ваш следующий роман снова о Париже?» Иногда, значительно реже, публику интересуют подробности творческого процесса: «Когда вы пишете, утром, днем или вечером? Где обычно это происходит, в кафе, на лоне природы, в кабинете или в монастырской келье?» Ну и конечно: «Откуда вы берете идеи?»
Как правило, однако, публика не отличается любознательностью или смущается, и тогда инициатива переходит к книготорговцу, редактору или организатору вечера. «Ну, тогда я задам свой вопрос и подведу итог нашей встречи», — говорит он. Или просто благодарит всех, и в первую очередь, конечно, автора, за интересную беседу. Потом начинается раздача автографов и снова бурные аплодисменты. Под занавес фото на память.
В целом все организованно и предсказуемо.
В отличие от чтений, ужин в узком кругу чреват самыми разными неожиданностями, особенно когда есть что скрывать. Я не мог проработать с Сэмом всех возможных тем, так далеко мои провидческие способности не простирались. Однако я позаботился о том, чтобы франкофил Роберт Миллер не скорчил брезгливую мину в ответ на вопрос месье Монсиньяка, любит ли он улиток. Я также надеялся, что гости не станут особенно углубляться в книжную тематику. Сэм Голдберг плохо представлял себе список бестселлеров, не исключено даже, что он считал Марка Леви известным актером, а Анну Гавальда оперной певицей. Кроме того, разве не будем мы с Адамом всегда при нем, как два верных телохранителя? Не терять присутствия духа — вот все, что требовалось от нашего дантиста.
Я посоветовал Сэму в случае чего ссылаться на плохое знание французского языка. Сделать невинные глазки и сказать что-нибудь вроде: «О, sorry,
[28]
я не совсем вас понимайт». Дальше будем выкручиваться мы с Адамом.
Самое главное, он должен зарубить себе на носу, что живет один в коттедже в живописном Танбридж-Уэлссе. «Lovely place, — заметил Сэм. — Как жаль, что мне не полагается family!» Что у него есть йоркширский терьер по кличке Роки, а вовсе не золотистый ретривер, как он оговаривался поначалу! И что сейчас Роки находится на попечении его соседа, очень милого человека.
На вопрос, насколько автобиографичен его роман, Сэм должен отвечать, что любая книга до известной степени автобиографична, что в «Улыбке женщины» есть и его личный опыт, и истории других людей, которые ему доводилось слышать, и чистый вымысел.
Далее.
Раньше, будучи сотрудником автоконцерна, Роберт Миллер часто приезжал в Париж. Однако теперь ему нужен покой, и он предпочитает жить в уединении на лоне природы.
Визит журналистов стал бы для него настоящей катастрофой. Это на случай, если Мишель Отей возьмет писателя в оборот. Его никак не назовешь светским львом, и он не любит появляться на публике.
Роберт Миллер — поклонник французской кухни.
У него есть замыслы по поводу второго парижского романа, но говорить об этом пока рано. Ничего конкретного касательно сюжета!
Его хобби — старые автомобили.
Опасность того, что писатель во Франции будет втянут в разговор о машинах, представлялась мне минимальной. Тем не менее напоследок я сунул Сэму Голдбергу иллюстрированный альбом на эту тему.
— Увидимся завтра вечером, — сказал я ему у дверей кафе.
Сэм Голдберг попрощался со мной и, довольный, подхватил свои пакеты.
Оба брата отправились в отель, пока не стемнело, — они боялись заблудиться в ночном Париже. А мне захотелось домой.
— Хорошо бы вам появиться на месте за полчаса до начала. На случай, если что-то пойдет не так, — напутствовал их я.
— Все будет хорошо, — заверил меня Адам. — Мы не опоздаем.
— Договорились, — кивнул Сэм.
Мы расстались.
Беда не приходит одна. Судьба всегда предупреждает нас о грядущих катастрофах, однако, как правило, мы бываем невнимательны.
Бреясь на следующее утро в ванной, я вдруг услышал страшный грохот. Босой, я выскочил в коридор и успел заполучить осколок в ногу, прежде чем понял, что случилось.
Огромное зеркало, висевшее возле гардероба, рухнуло на пол; его старинная деревянная рама треснула. Повсюду валялись щепки и кусочки стекла.
Ругаясь на чем свет стоит, я вытащил осколок из кровоточащей пятки и поковылял на кухню за пластырем. «Прибито насмерть», — говорил мой друг Мишель, когда помогал мне вешать это зеркало. Я купил его на блошином рынке Клиньянкур, вез на метро и с трудом втащил в квартиру.
Суеверный человек увидел бы в этом недобрый знак. К счастью, я не из таких. Я всего лишь смел осколки в кучу, а потом отправился в издательство.
В обед я встречался с Элен Бонвен, писательницей, впавшей в творческий кризис. В «Кафе де Флор» мы заказали сырную тарелку и устроились на втором этаже. После того как мне удалось убедить мадам Бонвен в том, что все до сих пор написанное ею мне понравилось («Ведь вы говорите это, месье Шабане, не только затем, чтобы меня успокоить?»), она изложила свои соображения по поводу дальнейшего развития действия, и я вернулся в свой кабинет.
