В бутылке еще оставалась водка, но Данилов здраво рассудил, что на сегодня ему хватит, и с третьей попытки сумел поставить бутылку на полку в холодильнике. Не забыл захлопнуть дверцу, вымыл стакан и чашку, убрал их на место и размашисто протер тряпкой стол, на котором лежала закуска. Ноутбук, правда, благоразумно оставил на столе.
Данилов удовлетворенно оглядел кухню и, оставшись довольным царящим на ней порядком, выключил свет. Никакого негатива! Елена должна понять, какое совершенство живет рядом с ней! Да, именно совершенство.
Данилову так понравилось это слово, что по дороге в спальню он попробовал напеть: «Ах, какое блаженство, ах, какое блаженство, знать, что я совершенство, знать, что я — идеа-а-ал!»
[2]
Не вышло — язык, уставший от напряженных дум, заплетался так же, как и ноги.
«Старею», — подумал Данилов и чуть было не заплакал от жалости к себе. Стариться не хотелось ужасно.
Из-под закрытой двери спальни не выбивался свет — Елена не дождалась и легла спать в одиночестве. Нехорошо вышло. Данилов попенял себя за то, что слишком уж засиделся за ужином.
Осторожно, чтобы не задеть ничего в темноте, Данилов дошел до своей половины кровати и, не снимая халата, рухнул в нее. Заснул он еще в движении.
Елена не спала. Как только Данилов лег, она встала, приоткрыла окно, чтобы свежий воздух хоть немного развеял алкогольные пары, и долго стояла у окна, не обращая внимание на катящиеся из глаз слезы. Так и не вытерев лица, легла в кровать, долго ворочалась с бока на бок и забылась беспокойным сном только в пятом часу.
Глава восьмая
Приличное предложение
Это на свадьбе драка — ожидаемое, прогнозируемое и традиционное событие. На кафедре университета — совсем наоборот, чрезвычайное происшествие. Настолько необычное, что с обоими участниками пожелал встретиться заведующий кафедрой.
Кабинет у Мусинского был хорошим, настоящим профессорским. Традиционные дубовые панели, шеренги дипломов, два стилизованных под старину книжных шкафа, огромнейший письменный стол, основательные стулья, тяжелые плотные шторы на окнах. О современности напоминал только большой телефонный аппарат со множеством кнопок, сдвинутый на самый край стола, чтобы освободить как можно больше места для бумаг и папок.
Заведующий встретил драчунов не строго, а скорее приветливо, разве что кофе не предложил; жестом пригласил их сесть, выдержал паузу и начал:
— Много чего было на нашей кафедре, но чтобы два ординатора, взрослые, воспитанные люди, били друг друга по лицу прямо во время занятия — такого я не помню.
И никто не вспомнит, потому что такого не было ни-ког-да! Это же, — руки Мусинского взлетели вверх, — ка-фед-ра! Храм науки! А в храме, молодые люди, надо вести себя соответственно.
«Молодые люди» сосредоточенно рассматривали узор на ковре, лежащем у них под ногами.
— Нет, скажу честно, если бы я застал вас в одной из учебных комнат… за прелюбодеянием, то я удивился куда меньше, — признался профессор.
Данилов представил себе картину собственного прелюбодеяния с Денисом, и его передернуло. Дениса, судя по выражению его лица, подобная перспектива тоже не обрадовала.
— Это хоть можно понять, — развивал свою мысль Мусинский. — Нахлынула жажда любви, и человек уже не в силах ей противиться…
Судя по слухам, ходившим на кафедре, жажда любви была вечным состоянием и вечным бичом Георгия Владимировича.
В настоящее время он переживал самый пик романа с Яной Белопольской, ассистенткой кафедры, работавшей под началом доцента Стаканниковой в шестьдесят пятой больнице. Яну Данилов не раз видел на кафедре. Большие глаза, чувственные алые губы, грива светлых вьющихся волос, большая грудь, красивая попка, длинные ноги… Интересно, сумел бы Мусинский обаять такую красавицу, не будь он ее начальником? Данилов был уверен: ни за что.
— Но если светлые чувства сдерживать не обязательно, то агрессию выплескивать нельзя! Учитесь владеть собой, молодые люди, ведь вы представляете собой культурную элиту!
«Представляете собой культурную элиту», — Данилов покатал неуклюжее выражение на языке. Ему совсем не хотелось быть элитой. Напротив, хотелось еще раз заехать Денису в зубы. Посильнее, чем в первый раз, уже не сдерживаясь…
Занятие доцента Кислой с ординаторами шло своим чередом до тех пор, пока Лариса Александровна не завела разговор о карьере.
— Ах, вам не понять, каково это — наметить себе определенный рубеж, выстроить план на значительный отрезок жизни, и, подойдя к нему, осознать, что так ничего и не успела сделать.
Тема была не новой. Помимо смерти и всего, что с ней связано, Лариса Александровна любила порассуждать и о том, как трудно умному человеку защитить докторскую диссертацию, когда со всех сторон его окружают враги.
Всякий раз при этом она подчеркивала, что намерена стать доктором наук точно таким же образом, как когда-то стала кандидатом. То есть — не используя ни связи, ни женские чары, ни подкуп. Честно внести свой вклад в науку и пожинать плоды.
— Почему же не понять? — не утерпел Денис. — Некоторым очень даже понять…
И многозначительно, с нескрываемой ехидцей, посмотрел на Данилова, сидевшего за соседним столом.
— Это не остроумно и не уместно, — ответил Данилов. — Рекомендую не делать меня впредь мишенью для шуток.
— Хорошо, — неожиданно согласился Денис и, как бы про себя, заметил: — Негуманно проезжаться по тому, по кому уже проехалась жизнь.
Что он имел в виду, Данилов уточнять не собирался. Сказано было достаточно. Дождавшись, когда преподаватель объявит перерыв, он крепко взял Дениса под руку и вывел на лестничную площадку. Бить не хотел, хотел внятно и без свидетелей объяснить, что повторное выступление подобного рода добром не закончится.
Денис же явно был уверен, что его будут бить, и поэтому решил ударить первым. Оказавшись в защищенном от посторонних взоров пространстве, Денис вырвался и резким, хорошо поставленным ударом заехал Данилову в солнечное сплетение.
Владимир успел увернуться, и удар пришелся вскользь. Денис по инерции подался вперед и был остановлен кулаком Данилова, угодившим ему в челюсть. Левой рукой Данилов бил не хуже, чем правой. Он даже ударил не в полную силу, чтобы ненароком не выбить Денису один или несколько зубов.
Парень упал, и в этот момент между ними возник Илья.
— Я так и думал, что этим дело кончится, — сказал он, пытаясь оттеснить Данилова от поднимающегося с пола Дениса.
Вот и вся драка. На память о ней у Дениса остался небольшой кровоподтек. Всего-то дел, а шуму…
Кислая устроила вернувшимся в кабинет «дуэлянтам» громкую истерику — отменную, с заламыванием рук и слезами, — а по окончании бенефиса потащила нарушителей спокойствия к Каштановой.
