Склиф – это не простой стационар, а научно-исследовательский институт. Десятки кафедр, сотни ординаторов, ну а студентов и «курсантов» тысячи. Коллеги из других стационаров считают врачей Склифа баловнями судьбы, потому что у них много бесплатных помощников, желающих за время учебы чему-то научиться. С одной стороны, это хорошо, с другой – не очень. Полезен толковый помощник, а от бестолкового – один вред. Вот и выходит, что народу вокруг снует великое множество, а поручить часть своей работы можно лишь единицам.
Ветераны Склифа, должно быть, помнят, как еще при социализме один из штатных хирургов, страдавший излишней тягой к спиртному, во время дежурства поручил выполнение сложной операции двум ординаторам второго года обучения. Да еще как поручил! Не остался присматривать за ходом операции, а ушел расслабляться в ординаторскую, полностью доверив жизнь и здоровье пациента ординаторам.
К счастью, ординаторы были толковыми ребятами, второй год ассистировали на операциях, короче говоря – разбирались в предмете. Операцию они сделали правильно – все по учебнику, ни малейшего отступления. Только вот лигатуры (от латинского «ligatum» – «связывать», нить, завязанная вокруг кровеносного сосуда или иного трубчатого органа) на кровеносные сосуды наложили слабовато. В реанимационном отделении, куда положено переводить после операции, пациент внезапно «уронил» давление, а из дренажа, оставленного в ране, начала вытекать кровь. Пока перевезли в операционную, пока дежурная бригада помылась – пациент скончался.
Ординаторам, кстати говоря, ничего за это не было. Кто такой ординатор? Ученик с врачебным дипломом. С него взятки гладки, хотя, конечно, не стоит браться за операцию, не натренировавшись должным образом в завязывании узлов и прочих манипуляциях. Все шишки достались хирургу, столь легкомысленно и необдуманно передавшему свои полномочия ординаторам. Из Склифа его с треском уволили, но не посадили – помогло заступничество родственника, работавшего в городском комитете КПСС. Говорили, что, не желая больше оперировать, ушел он в обычную поликлинику на окраине Москвы и проработал там до ухода на пенсию. По другим сведениям, он ушел «дежурантом» в приемное отделение одной из московских больниц.
Случаи попроще, связанные со студенческо-ординаторской помощью, могут припомнить в каждом отделении. Попросит, к примеру, медсестра в кардиологии ординатора или дежурящего студента последних курсов поставить кому-нибудь из больных капельницу с нитроглицерином, так не только пропорцию сообщит, но и предупредит:
– Не струйно, а капельно! И очень медленно! Пять-семь капель в минуту! Ясно?
– Ясно!
– Ну то-то же! Пять-семь капель, смотри у меня!
И еще пальцем в воздухе может потрясти для того, чтобы помощник лучше запомнил.
А то кто их знает, этих помощников? Может быть, он о завтрашнем зачете думает или мечтает о том, как его назначат директором Склифа? «Подключит» капельницу да пустит ее «на всех парах». От быстрого поступления нитроглицерина резко падает давление. Резкое снижение давления до нуля – пригласительный билет... на встречу со Склифосовским. Лежит пациент под капельницей, вроде бы засыпает, потом дышать перестает...
Как в любом уважающем себя заведении с историей (совсем скоро как-никак сто лет исполнится), в Склифе существуют призраки. Тусуются они не в темных сырых подвалах (подвалы в Склифе сухие, и с освещением там в порядке), а возле входа в центральное приемное отделение. Призраки носят белые халаты, но этим их отношение к медицине и ограничивается. Как и положено белым халатам, призраки творят добро – провожают до нужного корпуса, ловят машину, если вам с костылем в лом прыгать на обочине, помогают с погрузкой-выгрузкой организмов. За услуги они берут недорого – сотню-другую. Зачем призракам деньги, никто не знает, а они не рассказывают.
Глава пятая ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ МИР ТАК ТЕСЕН!
– Будете ругаться, доктор?
Тонкая девичья фигурка, лицо совсем юное, а в больших серых глазах – неподдельный интерес ко всему происходящему, один из главных признаков ординатора. Данилов, находящийся на ночном дежурстве, подумал, что перед ним ординатор, больно молодо она выглядела. У врачей, которые уже все видели, все знают и ничему не удивляются, глаза другие, во время дежурства ничего, кроме усталости, в них не найти.
Данилов присмотрелся внимательнее (такое уж у нее было лицо, равнодушно взглядом не скользнешь, задержишься) и, разглядев морщинки вокруг глаз, понял, что эта дежурный врач – его ровесница.
– Почему это я должен ругаться? – удивился он, усаживаясь за свободный стол и раскрывая на чистом листе историю болезни.
– Н у, из-за того, что я вас дергаю по пустякам... Хотите кофе?
– Хочу. Кофе, пожалуйста, положите от души, а сахара не надо.
– Хорошо. – Она включила чайник, стоявший на подоконнике. – Эта Афанасьева – такая дрянь! Вторые сутки лежит, а уже всех достала. С утра молчала, а когда все ушли, начала орать, что умирает от резей в животе. Живот был мягкий, но она умирала так громко, что я распорядилась взять кровь и вызвала хирурга. Хирургу она заявила, что невестка травила ее мышьяком. Хирург высказал мне все, что обо мне думал, и рекомендовал вызвать вас, что я и сделала.
На лице доктора появилось рассеянно-виноватое выражение.
– Правильно сделали, – одобрил Данилов. – Иначе она не дала бы спать всему отделению. Кстати, имейте в виду, что, по ее мнению, все вы здесь, в первой травме, взяточники. Вы откладываете операции до тех пор, пока вам не дадут денег.
– Бог ты мой! – всплеснула руками доктор. – Это она вам сказала?
– Да. Жаловалась, что лежит двое суток, а операцию все не делают. А других, говорит, которые заплатят, прямо со «скорой» на стол везут.
– Да мы разрыв синдесмоза уже прооперировали бы! Но там давление то и дело зашкаливает за двести!
– У таких беспокойных людей давление всегда зашкаливает, – усмехнулся Данилов. – Никакого отравления мышьяком у нее нет, бред все это...
– Психиатра вызывать?
– Не надо. Сказав «бред», я имел в виду досужие вымыслы. Глушите ее, чтобы спала побольше, и готовьте к операции. Быстрее прооперируете...
– ...быстрее избавимся.
Пока Данилов писал, перед ним появилась чашка кофе и вазочка с печеньем. Как только он закончил, доктор ткнула пальцем в стоявшую на ее столе магнитолу. Музыка из-за ночного времени была тихой, едва слышной, но Данилов сразу же опознал ее.
– О! Макс Брух, «Шотландская фантазия», – сказал он. – Люблю.
– Кого? Бруха или Ванессу Мэй?
– Музыку, – ответил Данилов. – У Бруха неплохие скрипичные концерты. К «Шотландской фантазии» я никогда не подступался, но первый концерт Бруха играю. Чаще всего – адажио.
– Доктор, так вы еще и скрипач?! Фантастика!
– Что тут удивительного? – Данилов сделал глоток кофе. – Разве мало врачей в детстве учились в музыкальной школе?
