Еще несколько минут Данилов восхищался подарком и благодарил, затем какое-то время ушло на перекладку вещей из сумки в сумку, чтобы освободить место для подарка, поэтому на станцию пришлось идти быстрым шагом.
— Если вдруг подвернется хорошее место фельдшера в Москве, дать тебе знать? — спросил Данилов на прощанье.
— Нет, спасибо, — Конончук широко улыбнулся. — Пока я работу менять не планирую, тем более что… Ну, в общем, у нас с Катериной роман…
— С какой Катериной?
— С психологом Бендюговской, только это пока секрет. Ну, ты уезжаешь, все равно не разболтаешь.
— Да я бы и так не разболтал, — ответил Данилов. — И давно?
— Месяца полтора. Мы пока шифруемся, Катерина сплетен не хочет… Так что, если я куда и перееду, то скорее в Тверь, чем в Москву.
— Качественно вы маскируетесь, — одобрил Данилов. — И сам бы не подумал, и ничего не слышал. Любая разведка гордилась бы такими сотрудниками!
Электричка еще не успела набрать ход, а мысли Данилова уже переключились на Москву. Он представил себе, как сейчас приедет домой, разберет сумки, чтобы считать возвращение окончательно состоявшимся, сыграет на скрипке что-нибудь веселое, отзвонится Полянскому, затем, не торопясь, обсудит с Еленой дальнейшие жизненные планы.
«Дурак ты, однако, Вольдемар, — сказал внутренний голос. — Можно ведь было не выпендриваться, тогда бы и в тюремной больнице работать не пришлось».
— Usus est optimus magister («Опыт — лучший учитель» — лат), — вслух ответил Данилов.
Вагон был почти пуст: двое краснолицых мужиков сидели впереди Данилова у самой двери, сзади в противоположном ряду дремала, прижав к себе сумку, пожилая женщина. Поэтому реплика Данилова не привлекла ничьего внимания.
«Опыт не только учит, но и записей в трудовую книжку добавляет», — проворчал голос и умолк.
Читать не хотелось, пейзаж за окном за время многочисленных поездок туда и обратно был изучен до мелочей, да и не было ничего особенного в нем, поэтому Данилов достал мобильный и позвонил Полянскому.
— Привет, Игорь! Я возвращаюсь в Москву. Пока еще только отъехал от Монакова.
— «Возвращаются все, кроме лучших друзей,// Кроме самых любимых и преданных женщин.// Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.// Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе — еще меньше…» — изрядно фальшивя, пропел Полянский, некогда фанатевший от Высоцкого. — А я, представь себе, только что о тебе вспоминал. Надо бы, думал, хорошенько посидеть с Вовкой, так, как давно не было, поговорить по душам, вспомнить молодость…
Данилову, хорошо знавшему своего друга, нетрудно было поставить диагноз: очередное расставание с несостоявшейся спутницей жизни плавно перетекало в недолгий рефлексивно-ностальгический период.
— Ты расстался с… — Данилов замялся, припоминая имя последней девушки Полянского.
— С Линой, — подсказал Полянский. — Только я с ней не собирался расставаться… Это ее инициатива.
— Она тебя бросила? — притворно ужаснулся Данилов. — Ну она еще пожалеет об этом!
— Пока что я, — Полянский вздохнул. — К тому же все произошло так нескладно, можно сказать, ужасно.
— Она хоть жива? — уже серьезно спросил Данилов.
— Да, — пробурчал Полянский с оттенком некоего недовольства, словно и не рад был такому факту. — Она променяла меня на нашего стоматолога, лысого и плюгавого коротышку по имени Гамлет!
Сам Полянский тоже не мог похвастаться избытком волос на голове и гренадерским ростом, но Данилов гуманно не стал напоминать ему об этом.
— Все произошло, как в бульварном романе! У нее разболелся зуб. Я привел ее к нашему лучшему стоматологу, представил, как свою невесту, чтобы ей сделали корпоративную скидку…
— Не завидую я вашей конторе, — сказал Данилов. — На корпоративных скидках твоим невестам легко можно разориться!
Полянский работал врачом-диетологом в крупном медицинском центре.
— Тебе все бы шутить! — Полянский, как показалось Данилову, слегка обиделся. — А вот ты так бы смог?
— Как?
— Увести у меня любимую женщину!
— Никогда! — твердо ответил Данилов, поеживаясь при мысли о том, что какая-нибудь из пассий Полянского могла бы вызвать у него интерес. Их взгляды на женщин не совпадали по всем параметрам.
— Ну а если бы вдруг?! — настаивал Полянский. — Если бы влюбился и понял, что жить без нее не можешь?
— Я бы похоронил эту любовь в своем сердце ради нашей великой дружбы! — ответил Данилов, еле сдерживая смех.
— Врешь!
— Если серьезно, то я подождал бы, пока между вами все закончится, и тогда бы уже начал действовать. Пару месяцев-то потерпеть можно…
— А почему именно пару месяцев?
— Ну, пусть будет три или четыре, — согласился Данилов. — Дольше у тебя все равно никто не удерживался. Ты же сам сейчас ломаешь комедию, а в глубине души небось рад тому, что сплавил ее по-тихому, без разборок и эксцессов. Или я ошибаюсь?
— Ты не прав, — буркнул Полянский и отключился.
«Какие мы нежные!» — подумал Данилов, но не успел он убрать телефон в карман, как позвонил Полянский.
— Я решил перезвонить, чтобы не разорять тебя, — сказал он.
— Игорь, я вполне могу позволить себе потратить двадцать рублей на дружескую беседу.
— Все равно, лучше так! — упрямо возразил Полянский. — Ты понимаешь, дело даже не в Лине, а в том, как все было обставлено! Моя девушка дважды посещает стоматолога, потом заявляет мне, что в ее жизни появилась настоящая любовь и между нами все кончено…
— Стоматологам легко обольщать женщин, — сказал Данилов.
— Почему?
— Ну, представь: женщина садится в кресло, вся трепещущая от страха, открывает рот, отдается во власть стоматолога, смотрит на него с верой и надеждой…
— А где вера с надеждой, там и любовь! — перебил Полянский. — Ты, Вова, начинай писать любовные романы, не зарывай талант в землю.
— Имея под рукой такой неисчерпаемый колодец романтических сюжетов, как ты, грешно их не писать, — согласился Данилов. — Я давно подумываю об этом, только никак псевдоним подобрать не могу. Хочется звучный и чтоб сразу запоминался…
— Данилов-Пушкин! — съязвил Полянский. — Мусины-Пушкины у нас были, Даниловых-Пушкиных, кажется, не было. Звучно и запоминается.
— Подойдет, — одобрил Данилов. — Так чем у вас там дело закончилось?
— Я же тебе сказал, что мы расстались с Линой. Я страдаю от одиночества, хотел с тобой поделиться, а ты сразу же начал издеваться…
— Это такой способ психотерапии, Игорь. Если бы я начал понимающе сюсюкать в трубку и говорить: «Ах, такого совершенства тебе больше никогда не найти!»…
