Начальник отделения заглянул в ординаторскую только для того, чтобы увести Данилова в свой кабинет.
— Слава уже сказал вам?
Роман Константинович не стал садиться за стол, давая понять, что разговор будет короткий.
Данилов кивнул, поняв, что речь идет о вип-клиенте.
— Максимум осторожности и предупредительности. Ему можно почти все — курить в боксе, смотреть ночью телевизор, посетителей пускать беспрепятственно, для них на посту лежат одноразовые бахилы, а в сестринской висят три халата. Осмотрами ему докучать не надо, днем с ним занимаюсь я, а ваше дело — заглянуть в бокс около восьми вечера, спросить, как дела, да смерить давление…
«А также поклониться и шаркнуть ножкой», — добавил про себя Данилов.
— К монитору подключайте только при необходимости, — продолжал инструктаж Роман Константинович. — Если он, не дай бог, ухудшится, это я на всякий случай предупреждаю, то сразу сообщайте ответственному дежурному и требуйте, чтобы вам срочно дали из какого-то отделения медсестру для индивидуального поста, причем опытную. Из глазного лучше не берите — специализация у них очень узкая и по-настоящему тяжелых больных никогда не бывает. И вот еще что, если вы вдруг учуете от него запах или увидите в палате спиртное, не делайте замечаний и не вздумайте что-то изымать! Звоните жене — она приедет и разберется. Номера всех ее телефонов есть в истории болезни.
— Вы это серьезно? — не поверил Данилов. — Насчет жены?
— Ну не министру же вы будете звонить? — ответил вопросом на вопрос начальник отделения. — Не беспокойтесь, там такая жена, что и коня на скаку остановит, не то что своего муженька. Звоните хоть ночью — сама разрешила.
Данилов обратил внимание на то, что Роман Константинович сказал не «попросила», а «разрешила». Показательно, ничего не скажешь.
— Меня тоже можете беспокоить по любому поводу и без него, с такими пациентами пустяков не бывает. Станислав Маркович просил меня обеспечить все в должном виде. Ему в декабре пятьдесят лет должно исполниться, вы понимаете?
— Ждет награды к юбилею? — предположил Данилов.
— Станислав Маркович — полковник внутренней службы, а для полковников предельный возраст пребывания на военной службе равен пятидесяти годам. Ему, конечно, хочется, как это говорится, «в интересах службы» остаться на своем месте еще на пять лет, но для этого нужны не столько медицинские противопоказания, сколько положительная аттестация. А господин Уровейцев — он не просто генерал и начальник коллегии, он еще и зять человека, имеющего прямой доступ к Самому!
— А что, разве сам Уровейцев к министру не вхож?
— Я говорю не о министре, — веско и со значением ответил Роман Константинович. — Ну что ж, вроде я все вам сказал, пора на пятиминутку, а потом я ему вас представлю.
От «ему вас представлю» Данилов едва не разобрал смех, но он сдержался, понимая, что у рядового врача свои приоритеты и представления, а у начальника отделения и тем более у начальника госпиталя — свои.
На первый взгляд «сиятельный пациент» (так про себя прозвал его Данилов после инструктажа, проведенного начальником отделения) производил довольно заурядное впечатление. Плотный, коротко стриженный сорокалетний мужчина с цепким профессиональным взглядом. Типичный сотрудник, каких Данилов повидал уже немало. Речь тихая, начальственная, с едва уловимым пришепетыванием. Звали «сиятельного пациента» Артуром Гелиевичем, запоминающееся имя-отчество, не рядовое.
Роман Константинович представил Данилова, назвав «одним из самых опытных наших врачей», и они ушли — начальник на конференцию, а Данилов — в ординаторскую. Данилову было понятно, что «высокое звание» одного из самых опытных врачей не более чем условность, призванная польстить пациенту. Ясный пень — наблюдать большого начальника абы кому не доверят, тут непременно нужен если не доцент с высшей категорией, то хотя бы «самый опытный врач».
— Назначения без реальной необходимости не меняйте, — предупредил перед уходом Роман Константинович.
— Тут за вчерашний день вся наша профессура перебывала, — хохотнул Кочерыжкин, — прямо в очередь становились.
Очередь не очередь, а паломничество в бокс началось сразу же после конференции. Первым, как и положено, пришел начмед Борис Алексеевич. Кивнул на ходу Данилову, который стоял у сестринского поста и просматривал только что пришедшие из лаборатории результаты анализов, и проследовал в бокс, откуда сразу же послышалось преувеличенно-бодрое: «Доброе утро, Артур Гелиевич, как вам спалось на новом месте?» Начмед не стал утомлять «сиятельного пациента» — пробыл в боксе считанные минуты.
Следующим посетителем оказался начальник приемного отделения, отдежуривший сутки в качестве ответственного врача по больнице. Зашел без дела, чисто выслужиться — справиться о самочувствии и лишний раз мелькнуть пред светлыми генеральскими очами.
Третьей оказалась начальница отделения неотложной кардиологии Нонна Тимофеевна, которая явилась не одна, а со свитой из двух медсестер своего отделения — одна медсестра толкала передвижной аппарат для ультразвукового исследования, а другая — тележку, на которой стоял кардиограф.
— Эта-то бандура вам зачем, Нонна Тимофеевна? — удивился кардиографу Роман Константинович. — У нас в отделении их три штуки!
— Предпочитаю свой, проверенный аппарат! — с тихой гордостью ответила Нонна Тимофеевна. — Вы не возражаете, Роман Константинович?
— Я женщинам никогда не возражаю, тем более — красивым, — улыбнулся Роман Константинович.
Око за око, зуб за зуб, шпилька за шпильку. Ты намекнула, что в моем отделении аппаратура ни к черту не годится, а я тебя красавицей назову. Внешность у Нонны Тимофеевны была не ахти какая — большой нос, массивный квадратный подбородок, маленькие глаза-буравчики. За глаза ее звали Бабой-Ягой, иногда — Бабой-Язвой, довольно редкий, надо сказать, случай, когда внешность гармонировала с характером самым идеальным образом.
Нонна Тимофеевна проторчала в боксе около часа — сняла кардиограмму, перешла к эхокардиографии,
[27]
а затем отпустила медсестер, чтобы не мешали, и долго «растекалась мыслью по древу», давая «сиятельному пациенту» рекомендации по лечению.
За это время дважды приходил начальник неврологического отделения Котельников, которому тоже было надо (а если судить по нетерпению, написанному на лице, — просто приспичило) проконсультировать генерала. С третьей попытки ему это удалось — «сиятельный пациент» покурил в окошко после ухода Нонны Тимофеевны и был готов нести свой крест дальше.
Высокая профессура — заведующие кафедрами терапии и гастроэнтерологии — явилась вместе, типа на консилиум. Данилов посочувствовал не только генералу, а всем «сиятельным пациентам» вообще, ведь случись с ними что серьезное — непременно залечат насмерть. Какого еще исхода можно ожидать, если на больного буквально наваливается такое множество консультантов? И у каждого консультанта свое, особое мнение, отличное от прочих. Залечат, как есть залечат, до победного конца, до того предела, когда дальше лечить некуда, ибо бессмысленно.
