Около семи часов поступил еще один, уже четвертый пациент — пятидесятилетний майор с подозрением на отравление алкоголем. Подозрение пришлось подтверждать — отправлять кровь и мочу в лабораторию, вызывать не только невропатолога, но и нейрохирурга, потому что дежурный невропатолог затруднялась сказать — есть ли у больного признаки острой черепно-мозговой травмы или нет.
В десять вечера Данилов решил поужинать. Поставил чайник, выложил на стол початую пачку овсяного печенья, надкусил одно, и тут в зале выдали тревогу сразу два монитора.
Данилов вылетел в зал, забыв о том, что во рту непроглоченный кусок печенья. Для врача, дежурящего в паре с медсестрой, двойная тревога — это адский ад. Данилову еще никогда не приходилось одновременно реанимировать двоих.
На какие-то доли секунды мелькнула надежда на то, что одна из тревог — ложная. Современным мониторам, представляющим собой совершенное чудо высоких технологий, до полного совершенства еще далеко — если от груди пациента случайно отклеиваются электроды, то монитор трактует это как остановку сердца. Со всеми вытекающими последствиями, то есть — с сигналом тревоги.
Увы — это была настоящая тревога. Остановку сердца выдали двое — пожилой джентльмен, неосторожно увлекшийся антиаритмическими средствами, и девушка, так и не вышедшая из эпилептического статуса. У девушки на экране монитора вместо зубчатой линии тянулись волны фибрилляции желудочков,
[12]
а у деда линия была ровной, прямой. Асисиолия — отсутствие сокращений.
— Наташа! Два шприца с адреналином! — крикнул Данилов, мгновенно оценив ситуацию.
С девушкой дело обстояло немного проще — за нее, по крайней мере, «дышал» аппарат ИВЛ. Деда Данилов около часа назад от аппарата отключил, порадовавшись про себя тому, как неожиданно скоро дед пошел на поправку.
Пошел! Как бы не так! Это оказался очень коварный больной. Усыпил бдительность врача ложно-примерным поведением и выдал ему сюрприз. Да какой! Хорошо еще, что Данилов трубку из трахеи не вытащил, решив, что сделает это, когда больной окончательно придет в себя.
Данилов подключил деда к аппарату ИВЛ и метнулся к дефибриллятору.
[13]
Подкатил его к койке девушки, сдернул с нее простыню, отсоединил и отшвырнул в сторону провода, тянувшиеся к монитору, наложил на электроды на грудь пациентки и крикнул медсестре, уже вводившей деду адреналин в подключичный катетер:
— Второй шприц оставь при себе. Начинай его «качать»!
Три существенных плюса — за дыхание обоих реанимируемых можно было не беспокоиться, их койки находились в одном помещении, и у обоих стояли подключичные катетеры. Катетеры существенно экономят время, потому что вводить лекарства в них гораздо быстрее, чем в вену. А минус в том, что оба сотрудника реанимации заняты, и некому даже позвать на помощь кого-то из дежурящих врачей или медсестер.
Медсестра резко и сильно стукнула деда по грудной клетке — никакого садизма, всего лишь специальный медицинский прием, способный иногда запустить остановившееся сердце, — затем положила обе руки на дедову грудину и начала ритмично и энергично давить на нее.
Данилов дал первый разряд, девушка дернулась. Продолжая прижимать электроды к груди пациентки, Данилов посмотрел на маленький экран дефибриллятора — там был свой, отдельный монитор, — и увидел, что фибрилляция сохраняется.
Данилов дал второй разряд, помощнее. Снова не подействовало. Запахло паленым и чуть-чуть — озоном.
Медсестра тем временем продолжала делать деду непрямой массаж сердца. Пока тоже безуспешно.
Данилов дал третий разряд, затем схватил второй шприц с адреналином, что принесла Наташа, ввел лекарство своей пациентке и с весьма малым промежутком дал два разряда.
Третий разряд не понадобился, потому что после второго на маленьком экранчике дефибриллятора побежали долгожданные зубцы синусового ритма. Теперь можно было сменить медсестру.
— Наташ, подключи к монитору и поставь две ампулы панангина на сто глюкозы! И мне еще шприц с адреналином.
Данилов нажимал деду на грудь и повторял про себя: «Заведу, заведу, заведу…» Одежда на нем намокла от пота, хоть выжимай, но выжимать было некогда.
Наташа принесла лоток со шприцем и прошла дальше — ставить капельницу девушке.
«Заведу, заведу, заведу… давай, родной, не сопротивляйся!»
— Как она?
— Пульс пятьдесят восемь, давление — девяносто пять на семьдесят, — доложила медсестра. — Пока что один-ноль в нашу пользу.
— Сделаем два-ноль, — пообещал Данилов, подбадривая в первую очередь себя самого. — Сними ей кардиограмму…
В какой-то момент Данилов перестал пялиться на экран, на котором все никак не желали показываться долгожданные зубцы, и стал смотреть на лицо реанимируемого, черты которого, казалось, заостряются на глазах.
«Хрен тебе!» — пообещал Данилов смерти и затем обратился к деду с укором: «Мы тебя, дедушка, приняли, потому что в блоке мест не было, а ты нам такие номера выкидываешь! Пора заканчивать — пошутили, и хватит…»
Он так увлекся своим монологом, что не сразу заметил, как начало биться дедово сердце. Пусть тридцать два удара в минуту, но по сравнению с тем, что было, вернее с тем, что ничего не было, это уже величайшее достижение.
Щеки деда не порозовели, но уже не были такими бледными. Данилов оттянул кверху веки, посмотрел на зрачки и подумал о том, что неплохо бы было сейчас принять ванну и выпить стакан крепчайшего, заваренного до черноты, чаю. Непременно — обжигающе горячего.
— Два-ноль! — объявил Данилов на все отделение. — Теперь будем лечить. Наташа, пожалуйста, девяносто преднизолона и ампулу допамина на четыреста глюкозы… И кардиограмму тоже.
Ванну на дежурстве не примешь, а чаю выпить можно. Данилов положил в чашку сразу четыре пакетика, залил их кипятком и, пока живительный напиток настаивался, снял колпак и вымыл лицо и руки с мылом. Хоть и слабая, можно сказать — почти никакая, а замена ванне.
Наташа принесла в ординаторскую снятые кардиограммы.
— Владимир Александрович, а если бы вы были один, без меня, то кого бы вы стали спасать?
— Девушку, — не раздумывая, ответил Данилов, совершенно не удивившись неожиданному вопросу. — Чаю хочешь?
— Нет, спасибо, я воды чуть ли не два литра выпила.
Наташа присела на краешек дивана рядом с Даниловым, посмотрела на него и задала следующий вопрос:
— Потому что она молодая, а он старый, да?
