— Вы поставили под угрозу жизнь и здоровье огромного детского коллектива! Как можно жить, имея на совести такой груз?!
Разумеется, никто не сказал ей, что угрозу жизни в наше время сифилис не представляет, что не так уж и огромен этот детский коллектив и что если все врачи начнут самоубиваться после первой же более-менее значимой оплошности, то очень скоро работать станет некому. Все — представители одиннадцатого кожно-венерологического диспансера, представители сто пятьдесят седьмой детской поликлиники (главный врач, вся из себя торжствующе-злорадная, и заведующая детсадовско-школьным отделением), заместитель начальника управления здравоохранения и представляющая Роспотребнадзор заместитель начальника отдела надзора за лечебно-профилактическими учреждениями, — слушали Серафиму Леонидовну молча.
Вторым пунктом стали объяснения непосредственных виновников — Данильченко (заведующий должен все держать под контролем — это аксиома) и Соболевской. Им дали высказаться, не перебивая, но итоги получились неутешительными.
— Детский сад! — скаламбурила Серафима Леонидовна.
— Вопиющая безалаберность! — высказалась дама из Роспотребнадзора.
— Первый случай на моей памяти, — поддакнул заместитель Серафимы Леонидовны, отставной подполковник медицинской службы, неизвестно за какие заслуги обласканный и пригретый ею. — Пятно на весь округ!
«Хана…» — обреченно подумала Марианна Филипповна, удивляясь тому, какие крутые изгибы делает линия жизни. Еще совсем недавно, сегодня утром, жизнь казалась ей такой прекрасной, а положение — таким прочным. Прошло всего каких-то несколько часов, а как все изменилось!
— В департаменте все уже в курсе. — На щедро накрашенное лицо Серафимы Леонидовны легла печать скорби. — Сам случай вопиющий, да еще и внучка Анатолия Ростиславовича оказалась в числе контакных. Я имела с ним очень неприятный разговор. Непосредственно мы ему не подчиняемся, но осложнения отношений… Ладно, что вам говорить, сами должны понимать. Мне пока еще не сообщили официально, но судя по всему, этот случай будет разбираться на городском уровне.
«Надо пригнуться, набраться терпения и ждать, пока пройдет ураган, — внушала себе Марианна Филипповна. — Хватит сходить с ума! Не расстреляют же меня, в конце концов».
Марианна Филипповна мыслила правильно — ее не расстреляли, а просто уволили. О увольнении ей сообщили прямо на заседании комиссии департамента здравоохранения.
Новым руководителем одиннадцатого кожвендиспансера назначили Аверьянову, работавшую заместителем главного врача по клинико-экспертной работе. Причем стала она не «исполняющей обязанности», а «полноправным и полноценным» главным врачом.
Данилов воспринял смену руководства равнодушно. Какое может быть дело до главного врача, если не собираешься оставаться работать под его началом?
Глава двадцать вторая
СЛОЖЕНИЕ И ВЫЧЕРКИВАНИЕ
Утро вечера мудренее, поэтому Данилов решил сообщить новость утром, под кофе. Имелся определенный риск того, что разговор получится долгим, а долгих разговоров на ночь Данилов не любил, потому что после них спалось плохо или не спалось совсем.
Однако человек предполагает, а провидение с удовольствием рушит эти планы. Недаром же говорится, что загад не бывает богат.
Мобильный Елены, который она перед сном неизменно клала на прикроватную тумбочку и никогда не выключала (вот он — тяжкий удел руководителей!), зажужжал в половине седьмого утра. Звук был тихим, но проснулись оба — и Елена, и Данилов.
— Да? — сказала в трубку Елена и стала слушать то, что ей говорят, изредка подбадривая собеседника отрывистыми «да» или «так».
На Данилова посмотрела извиняющимся взглядом — работа, сам понимаешь. Данилов все понимал, поэтому поспешил на кухню варить кофе и делать бутерброды с ветчиной и салатом. В жизни Елены выдался редкий период, не охваченный никакой диетой, а бутерброд с ветчиной, по мнению Данилова, поднимал настроение больше, чем половинка грейпфрута или горсточка пророщенных зерен пшеницы или еще какого-нибудь овса.
С проращиванием зерен дома была отдельная история, достойная внимания любого выдающегося юмориста современности. Начиналось все с приобретения подходящих полезных зерен, достойных проращивания и последующего поедания. На взгляд Данилова, заморачиваться здесь было незачем — зерно оно и есть зерно, но Елена считала иначе. Она могла убить чуть ли не весь выходной день на покупку именно тех зерен, которые ей были нужны. Разумеется, находились эти чудо-зерна не сразу и не рядом с домом, а на другом конце Москвы. Однажды Данилов, не без ехидства, поинтересовался, почему бы не купить сразу мешок «этого овса», и узнал, что, во-первых, в домашних условиях без должной вентиляции и соблюдения нужного температурного режима зерна быстро утрачивают свою полезность, а во-вторых, овес нужен только в ближайшие три недели, причем с медом. Мед тоже покупался не просто так, а у одной доверенной и проверенной тетки на Даниловском рынке.
Сам процесс проращивания был тоже непрост. Зерна заворачивались во влажную марлю, один конец которой опускался в чашку с водой, и отправлялись на батарею отопления, откуда их так легко было случайно сбить. Зерна надо было ворошить утром и вечером, обеспечивая равномерность процессов увлажнения-прорастания, а заодно и просматривать, не начало ли какое несознательное зернышко гнить вместо того, чтобы пустить росток.
— Легче вырастить ребенка, чем прорастить кучку зерна, — пошутил однажды Данилов и едва успел увернуться от карающего подзатыльника.
Готовые зерна Елена ела с деланым энтузиазмом — полезно ведь, но все, что она думает об их вкусе, было написано на ее лице. Даже глаза тускнели, из зеленых становясь серыми. Данилов однажды украдкой попробовал проросшую пшеницу и нашел ее несъедобной даже в компании с медом.
Данилову как мужу, человеку взрослому и независимому, ростки не предлагались, но вот Никите, организм которого отчаянно нуждался в микроэлементах, витаминах, а иногда, как утверждала мать, и в хорошей порке, приходилось несладко. Во время каждой эпопеи с проращиванием Елена настойчиво уговаривала сына съедать поутру «маленькую ложечку» пророщенных зерен с медом. Пару раз, к вящей радости хохочущего Данилова, она бегала за Никитой с этой самой маленькой ложечкой в руке. Картина была та еще, Данилов всякий раз жалел, что под рукой не оказалось фотоаппарата. В результате «маленькую ложечку» ростков с медом приходилось съедать Елене, не пропадать же такому ценному добру.
К появлению на кухне Елены, уже полностью готовой «на выход», только с ненакрашенными губами, кофе успел немного остыть.
— Есть не буду, — сказала она, присаживаясь за стол. — Только кофе выпью…
— Может, с собой? — предложил Данилов.
— Аппетита нет.
Спрашивать, что случилось, Данилов не стал. Захочет — сама расскажет, да и зачем задерживать расспросами человека, который торопится. Спросил только:
