Просить-то не просил, но Ольга невзначай подчеркнула, что поступает так не только исходя из корпоративных соображений, но и ради него. Такой вот намек мимоходом. Получалось, что Данилов теперь ей обязан.
«Раз уж так вышло, то ничего не поделаешь, — решил Данилов. — В конце концов, отплатить добром за добро можно по-разному. Главное, Вольдемар, никогда и не при каких обстоятельствах не выходить за рамки, установленные самим собой».
А что-то такое манящее в Ольге все-таки было. Во всяком случае, встреча с ней оставляла послевкусие чего-то хорошего, о чем приятно вспомнить, если отбросить в сторону самокопание и самоедство.
В седьмом часу вечера Данилов предупредил Таню:
— Я на минуту сбегаю в седьмой корпус, посмотрю, как устроился мой приятель. Если что – звоните на мобильный.
— Если что – начну оформлять, — улыбнулась Таня, демонстрируя готовность прикрыть и защитить.
— Вдруг что-то экстренное…
— Для этого, Владимир Александрович, у нас есть реанимация, — напомнила Таня. — Но если что – сразу же позвоню, не беспокойтесь…
Не увидев Полянского в коридоре, Данилов обрадованно вздохнул – не подвела Ольга Николаевна, спасибо ей, и постучался в семьсот восьмую палату. Мало ли, вдруг Полянский или его сосед как раз в этот момент справляют нужду.
— Входите! — разрешил звучный женский голос, совсем не похожий на Катин лепет.
Как и положено в вечернее время – около каждого больного сидел посетитель, то есть посетительница. Возле Полянского – Катя, возле его соседа, пожилого мужчины с серебристым ежиком и загипсованной правой ногой, — элегантная дама лет шестидесяти. Дама сидела спиной к Кате, так, чтобы полностью загородить ее от своего мужа. «О, здесь разгораются страсти!» – подумал Данилов.
Поздоровавшись со всеми, он перекинулся парой слов с Полянским, выслушал Катины восторги («Как хорошо все устроилось!») и ушел, пообещав заглянугь завтра утром, после дежурства. На вопрос о том, не надо ли чего, Полянский не ответил, а просто погладил Катю по коленке. Если бы Данилов знал друга хуже, то он бы непременно решил, что холостяцкому бытию Полянского пришел конец. Но Данилов видел еще и не такое. Он помнил юных дев, разрабатывающих планы по переустройству квартиры Полянского в «наше уютное гнездышко», помнил и тех, кто озадачивался фасоном свадебного платья, помнил прыткую девицу по имени Марианна, которая перевезла со съемной квартиры к Полянскому телевизор и холодильник. Красоток (с другими эстет Полянский не связывался) было много, но всех их объединяло одно – они исчезали столь же быстро, как и появлялись. Исчезали вместе со своими планами, свадебными платьями, телевизорами, холодильниками, париками и т. п. Была девочка Верочка – и нет ее, теперь вместо нее Катенька…
На вопрос о том, сколько у него было любимых женщин, Полянский отвечал правдиво:
— Трехзначное число со скорой перспективой превращения в четырехзначное.
Елена считала, что Полянский просто-напросто запутался в своих женщинах. Данилов спорил с ней, доказывая, что запутаться можно лишь тогда, когда одновременно крутишь романы с несколькими женщинами (сейчас, правда, это называется иначе – «строить отношения»). Если женщины часто меняются, но всегда присутствуют в жизни мужчины в единственном числе, то о какой путанице вообще может идти речь? Елена начинала говорить о мнительности Полянского, о боязни длительных отношений, о нежелании брать на себя ответственность и заходила в такие психологические дебри, откуда уже не могла выбраться.
На самом же деле все было гораздо проше простого. Полянский был любителем новых ощущений и новых впечатлений. Он не столько искал свою половинку, сколько наслаждался развитием отношений с очередной пассией. Как только эти отношения доходили до определенной точки, Полянскому становилось скучно.
«Интересно, как повлияет на Катины шансы на замужество ее самоотверженное ухаживание за Игорем? — подумал Данилов. — Увеличит их Полянский вследствие признательности или уменьшит, потому что за время болезни Катя надоест ему хуже горькой редьки?»
В смотровой приемного отделения сидели и громко смеялись Таня, охранник и санитар Леня, обычно угрюмый, как большинство закодированных алкоголиков. На столе перед Таней лежала стопка бумаг. Бумаги были не первой свежести.
— Что за шум, а драки нет? — спросил Данилов.
— Читаем жалобы наших клиентов! — доложила Таня. — Леня нашел во дворе целую пачку.
— Наверное, выпала, когда несли выбрасывать, — сказал Леня.
— А может, их просто потеряли? — предположил Данилов.
— Если бы потеряли, то они были бы подшиты в папку, — резонно возразила Таня. — А они валялись врассыпную.
— Подул бы ветер – по всей территории разнесло бы, — добавил Леня.
Данилов присел на кушетку и поинтересовался, что пишет народ в жалобах.
— Лучше спросите, Владимир Александрович, чего в них не пишут. — Таня взяла в руки одну из жалоб. — Вот, например. «Вызывающее поведение медсестры Бахаревой Натальи не вызывает должной реакции ни у заведующего отделением гастроэнтерологии, ни у старшей сестры. Когда я обратился к ним с жалобой на то, что в ответ на мои совершенно невинные комплименты, имевшие целью подбодрить дежурный персонал, медсестра Бахарева Наталья в крайне резкой форме напомнила мне о моем не столь уж и преклонном возрасте. Другая медсестра (фамилии ее не знаю, зовут, кажется, Женей) добавила, что я слишком прыткий для своего возраста и мешаю им работать. Администрация отделения на мою жалобу никак не отреагировала. Замечу при этом, что обе медсестры сидели на посту и перекладывали туда-сюда какие-то бумаги. Вряд ли это можно назвать работой…» Действительно, не у станка же девчонки стоят, какая это работа?
— Ты прочитай про реанимацию, — попросила Людмила Григорьевна. — Можно в «Аншлаг» продать!
— Да уж, — согласилась Таня. — Это полный абзац! Пишет дочь больного, находившегося в реанимации. Пишет директору, тут вообще все жалобы на имя директора института: «Удивительно, но никто не обращает никакого внимания на безобразие, нет, какое там безобразие, на беспредел, что творится в реанимации. Почему в отделениях больных кормят полноценной пищей, первое, второе, компот, а в реанимации просто вставляют в рот шланг и вливают в нее какую-то типа питательную жидкость? Конечно, так проще и быстрее, но так ведь нельзя! Почему бы не разбудить человека и не покормить его нормально? Разве это так трудно? Разве у вас не хватает буфетчиц? Когда я принесла папе в реанимацию домашние котлетки, врач наотрез отказался их брать!..»
— Домашние котлетки в реанимацию – это круто! — рассмеялся Данилов. — На моей памяти тоже пытались передавать больным, находившимся на аппарате, котлетки, борщи, голубцы и даже холодец.
— «…И только после перевода в отделение мой отец смог поесть нормально! Я прошу навести порядок в реанимации и заставить персонал в приказном порядке будить больных, сажать их в постели и кормить нормально, по-человечески». Как все, оказывается, просто. Приказали – разбудил.
