«Кажется, психиатрический диагноз можно снять через три года наблюдения в диспансере, если за это время не будет обострений. Придется проходить комиссию… Стоп! На хрен эту комиссию, какая может быть комиссия? Это что ж теперь – три года ходить в „психах“? Нет уж, увольте. С диагнозом нужно разобраться здесь и сейчас. Ну, не прямо во дворе во время прогулки, а пока здесь лежишь. Или сразу же по выходе из больницы».
Снег в этом году лежал долго, но уже начал таять. Пора бы, апрель на дворе. Скоро наступит лето. Лето – это хорошо… Данилов любил лето больше всего из-за того, что все вокруг было зеленым, живым.
«А если опротестовать? В судебном порядке. Скорее всего придется обратиться к адвокату, чтобы тот собрал нужные документы и… Еще непременно нужен будет авторитетный психиатр, который даст заключение о неверности выставленного Данилову диагноза. Или – о несоответствии? Как-то так, в общем… Надо будет найти такого специалиста. Хотя у адвоката, занимающегося опротестованием психиатрических диагнозов, непременно будут нужные знакомства, иначе он работать не сможет.
А затем – в суд. Придется еще раз госпитализироваться на экспертизу.
Какая долгая канитель! Морока, переходящая в мытарство. Неужели это происходит с ним, Владимиром Даниловым? Кто бы мог подумать? Действительно – не зарекайся, никогда и ни от чего не зарекайся.
Но для очистки совести все же следует поговорить с лечащим врачом и заведующим отделением. Лучше всего – сразу с заведующим. Профессор тут сбоку припека, не более того. У сотрудников кафедры в больницах двойственное положение – почет есть, а реальной власти нету. Вроде английской королевы.
Так, значит, решено – обсудить вопрос с заведующим. Лучше всего – в присутствии Елены. Да, только так, чтобы тот не отмахнулся от Данилова, как от назойливой мухи. Неплохо бы еще и руководство по психиатрии пролистать, освежить, так сказать, в памяти. Надо попросить Елену. И пусть в газету обернет, чтобы название в глаза не бросалось. Здесь многие так книги оборачивают – берегут источники знаний не то для себя, не то для следующих поколений больных.
Только как ей сказать – не брякнешь же с поста, привези мне, мол, руководство по психиатрии. Сестры непременно запомнят и передадут Тамаре, а та начнет приставать с расспросами… А то еще поручит кому-нибудь потихоньку изъять книгу, пока Данилов спит или обедает. Безменцева подлая, от нее можно ожидать любой пакости.
Но можно сказать иначе, к примеру, назвать книгу «профильным руководством». Да – и Елена поймет, и сестры мимо ушей пропустят. Да, хорошая идея. И газет парочку попросить, чтобы прямо в комнате для свиданий и обернуть книгу. Так и надо сделать.
Если же разговор закончится ничем, то Елена может обратиться в департамент. Вне всякого сомнения, среди психиатров существует такая же круговая порука, как среди врачей других специальностей, но когда дело пахнет жареным, каждый спасает свою задницу, а не соседскую. Так что управа на них найдется, непременно найдется.
И почему, с какой стати они поставили такой диагноз? Настолько некомпетентны? Или за лечение шизофреника им больше платят? Или хотят получить на лапу, чтобы изменить диагноз на более «приличный». Вот вам!»
Данилов сложил два кукиша и продемонстрировал их миру – накося, выкуси! Не на такого напал.
«Интересно, а как тут у них с поборами? Денег вроде как ни у кого из больных на руках нет, но медсестры относятся к разным больным по-разному. Кем-то откровенно пренебрегают, а перед другими заискивают, причем все как одна. Наверное, родственники „стимулируют“, когда приносят передачи, не иначе. Надо бы вообще попристальнее присмотреться к жизни отделения – авось что и пригодится. Информация никогда не бывает лишней».
— Сволочи! — вслух высказался Данилов, порядком напугав больного, гулявшего в метре от него.
Окончательный план виделся ему таким – поговорить при следующей встрече с Еленой, сразу же добиться аудиенции у заведующего отделением и потребовать объяснений. Ну и изменения диагноза, естественно. Не выгорит – Елена обратится в департамент, а Данилов полежит еще с недельку, давая возможность снять с него диагноз. Всяко лучше, чем повторно ложиться на экспертизу. Недели вполне хватит – на телефонный звонок департамент отреагирует сразу же, если позвонить непосредственно тому чиновнику, который всем этим занимается. Елена разберется, кому звонить. Не сама, так коллеги подскажут.
Если же местные психофармакологи будут упорствовать, то надо будет выписаться и восстановить справедливость, опротестовав диагноз. Сложнее, хлопотнее, но – решаемо. Зато потом эти уроды попляшут, ой как попляшут! Небо с овчинку покажется».
Елена молодец – поняла все сразу и пообещала завтра приехать. Забеспокоилась, конечно, не без этого. Трижды переспросила:
— Вова, у тебя точно все в порядке?
— Да, — кратко, не вдаваясь в подробности, отвечал Данилов.
Когда соседи замолчали, Данилов, слишком возбужденный для того, чтобы заснуть, стал продумывать схему беседы с заведующим отделением.
Схема выстраивалась простая.
Первый вопрос: «Почему вы так поступили?»
Второй вопрос: «Какие пути выхода из сложившейся ситуации вы видите?»
Третий вопрос может варьироваться, в зависимости от того, по какому пути свернет дискуссия. Или это будет вежливое: «Как скоро вы все исправите?», или же сдержанное, но угрожающее: «Вы понимаете, что мы этого так не оставим?»
А дальше – посмотрим. Да, вот еще – в случае отказа надо будет потребовать замены лечащего врача. Или сразу уж добиваться перевода в другое отделение? Наверное, так будет лучше. Но для этого Елене придется обратиться к главному врачу или его заместителям.
На чью сторону может встать администрация? Конечно же примутся защищать своих. Но пыжиться станут до поры до времени, а потом быстро пойдут на попятный. Хотя надо учитывать и особые обстоятельства – близость Безменцевой и главного врача (Данилов однажды вечером случайно услышал, как медсестры обсуждали их связь). Но при любом раскладе – кресло главного врача ценится дороже, чем любовница из числа подчиненных. Будет кресло – будет и все остальное, так что в случае, если сор будет вынесен из избы и поднимется шум, главный врач скорее откажется от Безменцевой.
А если он будет ставить палки в колеса?
А если…
От напряжения заболела голова. Боль была несильной, но какой-то свербящей. «Эх, сейчас бы на скрипке поиграть…» – помечтал Данилов. Даже не поиграть – подержать в руках, легонько, без нажима, провести пальцами по корпусу, полюбоваться изящной стройностью грифа, тронуть смычком струны и почувствовать, как инструмент наполняется не только звуками, но и теплом…
Кто-то из соседей громко пукнул.
Проклятый дурдом, не позволяющий своим жертвам даже подумать о чем-то хорошем. Если ад существует, то отсюда в него попасть не страшно. Как ни крути – все равно веселее будет…
