— А насчет нейролептиков вы, Владимир Александрович, право, зря, — упрекнула она. — В каждой специальности свои основные препараты. В кардиологии – бета-блокаторы и антагонисты кальция, у инфекционистов – антибиотики, а у нас – нейролептики.
— Насчет кардиологов и инфекционистов я бы с вами не согласился… — завредничал Данилов.
— Но насчет психиатрии – примите к сведению, — улыбнулась Безменцева.
Взгляд ее из колючего стал доверительно-проникновенным, в голосе появилась несвойственная ему мягкость, и вообще она была такая милая, такая понимающая, такая уступчивая… «Умеет же, сволочь, гасить скандалы! — восхитился Данилов. — Прямо на все готова, лишь бы доказать мне, какая она хорошая!»
Чтобы поскорее отвязаться от Безменцевой, Данилову пришлось сделать вид, что он ей поверил. Расстались внешне довольные друг другом, словно два одноклассника после двадцатилетней разлуки.
— Я немного изменила схему лечения… — уже на выходе «вспомнила» Безменцева.
И дураку было ясно, что ничего она не вспоминала – намеренно затронула этот скользкий вопрос сейчас, чтобы не вдаваться в подробности.
— Хорошо, Тамара Александровна. — Данилов уже решил, что больше никаких таблеток пить не станет, а воспользуется Юриным «методом». Хватит, поразвлекались, и будет!
— До свидания.
Безменцева ушла.
Вечером Данилов опробовал «метод» – спрятал таблетки за щекой, затем незаметно для соседей по палате выплюнул их в руку и направился в туалет. Медсестра ничего не заподозрила – на тех, кто глотал таблетки с готовностью, она не обращала внимания, подвергая досмотру лишь сопротивляющихся и нуждавшихся в уговорах. Как и во всех прочих ситуациях сработало правило: «Чем увереннее и естественнее держишься – тем меньше подозрений».
Кстати, сам Юра таблетки принимал исправно. Именно принимал, а не выплевывал, потому что к концу прошлой недели стал апатичным. Предположить, что он симулирует, Данилов не мог – это ж какой талант и какую выдержку надо иметь, чтобы не расслабляться ни на минуту в течение всего дня! Однако для себя самого Данилов сделал вывод – хотя бы на глазах у персонала надо вести себя так же, как и все прочие постояльцы отделения. Ходить медленно, можно даже – пошатываясь, на вопросы отвечать не сразу, а подумав, взгляд иметь равнодушный, голос – негромкий и зевать время от времени. Тогда ни у кого не возникнет подозрений, что больной Данилов игнорирует назначенное ему лечение. Надо сказать, что «доктор Данилов» звучит куда лучше, чем «больной Данилов», впрочем, доктор всегда остается доктором, даже во время болезни…
— Добрый день, Владимир Александрович, я к вам!
— Добрый день. — Данилов открыл глаза.
Знакомое лицо – девица из профессорской свиты.
Единственная, кого без натяжки можно назвать красивой. Тонкие черты лица, высокий лоб, красивый разрез глаз, уголки полных губ слегка приподняты – то ли улыбается, то ли просто от природы так. В каштановых волосах, собранных на затылке в узел, искрится рыжинка. В других обстоятельствах внимание такой особы непременно порадовало бы Данилова.
— Меня зовут Екатерина Романовна, можно просто Екатерина. Я – аспирант кафедры.
Слова «я – аспирант кафедры» Екатерина произнесла с заметной гордостью, даже голос зазвенел. Явно – первый год аспирантуры. И вид такой деловитый.
— Очень приятно. — Данилов отодвинулся к стене и указал рукой на край койки. — Садитесь, пожалуйста.
Если бы не регулярные походы в столовую (о, парадокс – больничная еде день ото дня казалась все вкуснее, или так и должно было быть?), то можно было бы забыть о том, что на свете существуют стулья.
— Спасибо. — Екатерина достала из кармана халата блокнот и ручку и села.
Открыла блокнот, поморщила лоб, словно решая какую-то проблему, и сказала:
— Мне бы хотелось провести с вами несколько бесед в научных целях…
— Мы не мешаем? — поинтересовался Юра, не сводивший глаз с Екатерины.
— Если вы не станете меня перебивать, то совершенно не помешаете, — с улыбкой заверила его Екатерина.
Юра отвернулся к стене, демонстрируя полное отсутствие интереса к беседе, но Данилов мог бы смело побиться об заклад, что сосед навострил уши и не намерен пропустить хотя бы одно слово. Славик дремал, лежа на спине, а Николай сидел на своей койке, не то погрузившись в думы, не то слушая «свои» голоса. Короче говоря – в палате создалась обстановка, располагающая к откровенному разговору.
— Я бы хотела поговорить с вами о вас, — сказала Екатерина. — Ваш случай, разумеется, интересует меня с научной точки зрения…
— Я не против поговорить, — ответил Данилов. — Но только если это не превратится в ежедневное паломничество студентов и ординаторов.
Каждый врач знает, как тяжело порой приходится так называемым «тематическим» больным, активно используемым в учебном процессе.
— Нет-нет, что вы, никакого паломничества, только я, и то не чаще раза в неделю. И вы всегда можете прекратить наши встречи, если они станут вас раздражать.
— Тогда я готов, — улыбнулся Данилов. — Спрашивайте.
— Спасибо. — Екатерина улыбнулась в ответ. — Тогда первый вопрос – о ваших родителях и вообще о тех предках, которых вы помните или о которых вам что-то рассказывали. Что за люди, с каким характером…
— Скажите проще – что вас интересует моя наследственность.
— Ну да, конечно, Владимир Александрович, именно наследственность.
— Можно просто Владимир, без отчества… Что же касается наследственности, то кроме предрасположенности к гипертонии, пожалуй, ничего больше не назову.
— Я забыла вам сказать, что ваше имя и фамилия не будут фигурировать…
— Да я и так понимаю. «Больной Дэ» – вот мое имя.
— Примерно так. — Екатерина снова улыбнулась и что-то быстро записала в своем блокнотике. — А депрессии в роду не было?
— Я – первый, да и то только в последнее время.
— В анамнезе у вас травма черепа…
— Да, было такое.
— Как по-вашему, эта травма сильно повлияла на ваш характер?
— Да скорее всего никак не повлияла. Разве что головные боли сделали меня чуть больше раздражительным.
— Но в целом, глобально, никак?
— В целом – никак не повлияла.
— А вот ваша депрессия, она всегда вызвана какими-то посторонними факторами или же может возникать без видимых причин?
— Трудно сказать.
— Давайте иначе – беспричинной она бывает?
— Бывает.
Каждый ответ Данилова сопровождался пометкой в блокноте.
— Ваши мысли подчиняются вам?
— Да, конечно.
— Всегда?
