— Это ты так считаешь…
— Вовка! Хорош бредить! Я так считаю, ваша администрация так считает, Елена так считает! Согласись, что это чего-то да значит!
— Особенно — мнение администрации, — съязвил Данилов.
— Да, представь себе! Если твой главный спит и видит, как бы уесть тебя половчее и тем не менее ничего не может предъявить официально, то это свидетельствует о твоей непогрешимости… — Заметив, как брови Данилова поползли кверху, Полянский поправился: — Тьфу ты — безгрешности. Так что хватит самоедства…
— Это не самоедство, Игорь, — едва слышно сказал Данилов. — Это, наверное, моя посттравматическая энцефалопатия. Я все время боюсь упустить нечто важное и оттого настолько застреваю на мелочах, что не вижу главного. Пару раз чуть не напорол косяков. А я ведь врачом работаю, да еще анестезиологом-реаниматологом, а не пончики продаю. Там все просто, просчитался — доложишь из своего кармана. А я ничего доложить не могу…
— Тебе надо к психотерапевту. — Полянский поднял руку, подзывая официантку. — К хорошему психотерапевту… Еще две порции с телятиной и два пива.
— Я не люблю психотерапевтов, — сказал Данилов, дождавшись, когда официантка отойдет от их стола, — ничего личного, просто не люблю — и все.
— Тогда меняй работу, — посоветовал Полянский.
— Ты читаешь мысли нашего главного врача.
— Я не читаю чужих мыслей, но почему бы тебе не заняться чем-нибудь другим? В медицине есть много направлений…
— Агитируешь к себе на кафедру? — рассмеялся Данилов. — А что, это мысль! Я подумаю.
— Работать на одной кафедре с тобой?! — Полянский замахал руками, словно пытаясь отогнать от себя пчел. — Нет, лучше броситься под трамвай! Это более спокойный и надежный метод самоубийства. А если серьезно, то можно пойти в ультразвуковую диагностику или в рентгенологи. Чем плохо?
— Ничем, — пожал плечами Данилов. — Целыми днями пялишься в телевизор и еще деньги за это получаешь.
— Тогда иди в медицинские статистики, — обиделся Полянский. — Знаешь, Данилов, я всегда подозревал, что ты спрашиваешь совета только для того, чтобы надо мной поиздеваться!
— Ты ошибаешься, — посерьезнел Данилов, — я издеваюсь над собой, а не над тобой. Издеваюсь, потому что и в самом деле не могу найти выхода. Но знаю, что он есть.
Глава двадцать вторая и последняя
ВЕТЕР ПЕРЕМЕН
Решение пришло неожиданно — во время игры на скрипке. Данилов оборвал на середине четвертую сонату Вивальди и перешел к сюите Баркаускаса, сосредоточившись на музыке. Во время игры он полностью сливался с инструментом, ощущая смычок бесконечным продолжением своей руки. Весь мир растворялся в музыке, становился ею. И никогда еще во время игры Владимира не посещали озарения — только после.
Отложив скрипку, Данилов погладил ее рукой, благодаря и одновременно, прося прощения за то, что их сегодняшняя встреча была недолгой. В футляр убирать не стал — вдруг удастся поиграть еще?
Не удалось. Сперва Данилов пытался убедить себя в том, что новоявленная идея никуда не годится, разве что для вставки в сериал. Ведь ни для кого не секрет, что самые причудливые, самые неожиданные повороты судьбы случаются именно с героями сериалов. Из пешек — в ферзи, из ферзей — в дамки, из дамок — в козырные тузы, а из тузов — в шестерки. Круговорот судьбы…
Он попытался представить себя в новом качестве — получилось лишь с третей попытки. Данилов прикинул и так, и сяк… После обдумывания и примерки идея начала казаться не такой уж и бредовой.
Данилов отправился на кухню. Набирающий обороты мыслительный процесс требовал горючего — кофе с коньяком.
Кофе чуть было не убежал из турки. Пенная шапка уже готовилась обрушиться вниз, когда Данилов спохватился и снял медную посудину с плиты. Разумеется, обжег пальцы, ведь времени на то, чтобы взять салфетку, не было.
Данилов добавил в чашку коньяка и уселся за кухонным столом. Отсюда лучше всего было любоваться весной — открывался вид не только на двор, но и на небольшой скверик. Вспомнилось из Северянина:
Гостей приветствует весна,
Цветут струистые гранаты;
Как птицы, девушки крылаты,
Все жаждет ласки и вина!
[3]
Ласки и вино хороши в любое время года, но весной их хочется острее, тут поэт был прав. Впрочем, о весне он лучше всего сказал в другом стихотворении:
Идет весна, поет весна,
Умы дыханьем кружит.
Природа вмиг пробуждена!
Звенит весна! Шумит весна!
Весной никто не тужит!
Весною радость всем дана!
Живет весна — живит весна,
Весь мир дыханьем кружит!
[4]
Вслед за соображениями общего порядка подтянулись меркантильные. Чувствуя, что мысли начинают разбегаться, Данилов одернул себя, волевым усилием сосредотачиваясь на главном.
Владимир посмотрел на часы. Половина пятого. Елена с Никитой скоро должны вернуться. Дом наполнится привычной теплой суетой и подумать спокойно, определяя вещи на положенные им места, уже не получится.
А что? Это даже не поворот судьбы… Все, в сущности, остается на своих местах. За исключением малого… Да, за исключением того самого, что переворачивает все с ног на голову.
Зато — исчезает главная проблема, от которой никак не удавалось избавиться.
«Ладно, допустим такую вероятность», — решил Данилов, чтобы сдвинуться с мертвой точки и оценить финансовую сторону вопроса. Минут через пять наметились варианты. Придется тряхнуть старыми, еще школьными связями.
Рассказать Полянскому — не поверит. Да и зачем рассказывать заранее? Пустое дело. Лучше рассказать потом…
Вернувшись домой, Елена застала Данилова за странным занятием. Он сидел за кухонным столом и сосредоточенно разглядывал уже успевшую подсохнуть кофейную гущу на дне чашки.
— Ты решил податься в гадатели? — пошутила Елена и в ответ на недоумевающий взгляд Данилова добавила: — Изучаешь рисунок кофейной гущи?
— Нет, — Данилов встал и поставил чашку в раковину, — просто немного задумался и не слышал, как вы вошли.
— Надо же! — удивилась Елена, только что громко отчитавшая Никиту, который плохо вытер ноги. — Я так орала…
— Феи не орут. — Данилов обнял ее и притянул к себе. — Голос фей — как колокольчик, а колокольчик не может звенеть громче положенного.
— Вовка! — Елена обвила руками его шею и прижалась щекой к желтой футболке с надписью «Я та еще сволочь!». Футболку Данилов купил на развале у метро и носил с удовольствием, утверждая, что она помогает ему избавляться от гордыни. — Я не помню тебя таким чертову кучу лет. А ну-ка скажи мне еще что-нибудь приятное…
