– Кто давал заключение?
– Я не знаю. Ясно только, что оно оказалось не в пользу доктора.
– Аспирация желудочного содержимого – это, конечно, грубый дефект реанимационного пособия, согласен. Даже если под рукой нет ларингоскопа (ларингоскоп – медицинский прибор, применяемый для осмотра гортани и используемый при интубации), трубки и мешка (речь идет о т. н. дыхательном мешке, при помощи которого проводится искусственная вентиляция легких вручную), надо повернуть голову пациента набок и своевременно удалять пальцем рвотные массы, стараясь не надавить случайно на желудок. Это все так. Но когда реанимацию проводит один человек, да еще в метро, в никудышных, скажем прямо, условиях, тут уж, конечно, больше возможностей для осложнений. Но давать за это два года, пусть и условно? И при чем здесь сертификат? Непрямой массаж сердца и дыхание «рот в рот» – азы первой помощи, которым учат и пожарных, и полицию, и наших спасателей. Даже педагогов в школах обучают, мне мама рассказывала. Теперь что? Нет врачебного сертификата по АИР (АИР – анестезиология и реанимация) – перешагни через упавшего и иди, куда шел?
– Выходит так.
– Маразм!
– Согласна, но тем не менее… Как я слышала, похожий случай был в Самаре или Саратове. Там осудили, кажется, тоже условно, врача поликлиники, который реанимировал кого-то в коридоре и, кажется, сломал ему два ребра.
– Нам, Лен, если помнишь, на кафедре АИР говорили: «Качать надо, качать, а не гладить! Если на вскрытии не найдено ни одного сломанного ребра, значит, реанимация была недостаточной».
– Сейчас, я уверена, они даже в шутку так не говорят.
– Дела-а-а… – протянул Данилов. – После таких новостей хочется уйти в диетологи, как Игорь.
– Думаешь, их осудить нельзя? – прищурилась Елена. – При желании – запросто! Порекомендовал неподходящую диету – вот уже и повод. Всегда можно привязать одно к другому.
– А у некоторых наивных людей возникает вопрос, какого черта в Принстон-Плейнсборо держат эту ораву диагностов во главе с доктором Хаусом? – улыбнулся Данилов.
– Чтобы не держать втрое большую ораву адвокатов, – ответила Елена. – Мы тоже к этому идем. Это раньше люди ограничивались жалобами непосредственному начальству. Сейчас каждая вторая жалоба параллельно уходит в прокуратуру или в гражданский суд. Вот сейчас, например, у меня в регионе ожидается три суда. Первый – по обвинению в вымогательстве, причем недоказанному. Врач и фельдшер утверждают, что ничего не вымогали, больной и его жена говорят, что такой факт был.
– За что?
– За госпитализацию в госпиталь ветеранов, а не в «семерку». Доказательств никаких – два человека против двух человек. Но тем не менее дело не закрыто, а передано в суд.
– А куда его в итоге отвезли?
– Дома оставили. Отказ оформили по всем правилам, «актив» в поликлинику передали. (Если больной, нуждающийся в наблюдении врача, по каким-то причинам остается дома, бригада «Скорой помощи» обязана «передать актив» в районную поликлинику, то есть вызвать к больному участкового врача.) Все как положено. Я лично надеюсь, что пронесет, тем более что бригада хорошая, не вымогатели. Врач двенадцатый год на «Скорой» работает, фельдшер – пятый, оба из Тулы.
– Странно, что дело не закрыли.
– Ну, может, у них чем больше в суд передашь, тем больше премии. У меня на подстанции врач из Ульяновска работает, так она еще успела застать систему бригадного подряда, которую внедряли во время перестройки, в самом конце восьмидесятых. Так там за каждого госпитализированного чуть ли не пять процентов от оклада полагалось дополнительно. Говорит, что два месяца в стационарах просто вешались, потому что «Скорая» везла всех подряд…
– А что?! Если за одну госпитализацию пять процентов, то за сутки вполне можно целый оклад заработать. А почему только два месяца? Потом пять процентов отменили?
– Конечно.
– Все хорошее быстро заканчивается, – притворно посокрушался Данилов и уже серьезно напомнил: – Ты сказала про три суда.
– А тебе интересно?
– Конечно! Еще спрашиваешь! Что было хорошего в моей молодости – ты да «Скорая»!
– Браво, Данилов! – Елена несколько раз хлопнула в ладоши, что должно было изображать бурные аплодисменты. – Мне никто никогда не говорил лучшего комплимента! Можно, я похвастаюсь на работе?
– На здоровье, – разрешил Данилов. – Только не зазнавайся.
– Немножко можно. – Елена скромно опустила ресницы. – О чем мы говорили-то?.. А-а, о судах. Второе уголовное дело не по моему региону, просто фигурант раньше работал у меня, потом стал старшим врачом оперотдела. По совместительству он сообщал ритуальной компании «Погребок»…
«Ничего себе название, – удивился Данилов. – Наверное, буквы «О» и «К» пишутся заглавными. «Погребение о-кей», то есть по высшему разряду…»
– …об умерших, которых «законстатировала» (имеется в виду – чью смерть констатировала) «Скорая». Кто-то возмутился тем, что агент из «Погребка» позвонил через пять минут после отъезда бригады, да еще и нахамил, когда его спросили, откуда он узнал телефон, адрес и информацию о том, что здесь есть покойник. Пошла волна, «Погребок» взяли за попу, и они сдали свой источник – доктора Гризманова. Теперь он обвиняется в злоупотреблении должностными полномочиями: передавал на сторону конфиденциальные персональные данные и сведения, составляющие врачебную тайну. Светит ему, кстати говоря, до четырех лет, но сам он надеется на штраф.
– Надежды юношей питают, – хмыкнул Данилов. – Ну, невинно пострадавшим его не назовешь.
– Согласна, но все равно жалко его. – Елена была постоянна в своих симпатиях и антипатиях и мнение о людях меняла крайне редко. – В сущности, ничего плохого он не делал. Пока родственники сообразят связаться с агентом и найдут телефон, а тут он сам звонит.
– Может, ему медаль положена? – съязвил Данилов.
– Нет, конечно, но четыре года за это – слишком серьезно. Даже год – и то много! Штраф – еще куда бы ни шло.
– А сколько ему платил «Погребок»? – полюбопытствовал Данилов.
– Вроде бы тридцать тысяч в месяц, но это всего лишь слухи.
– Ого!
– Если даже и правда, то это не так уж и много. Каждому бизнесмену хочется опередить конкурентов, оставить их с носом. А тут такая возможность: свежайшая информация из первых рук! Но неэтично это, я согласна.
– А что с третьим судом?
– О, там все ясно – неверная диагностика. Доктор с семилетним стажем работы на «Скорой» диагностировала остеохондроз вместо острого инфаркта. Недооценка состояния, неполное обследование, кардиограмму снять поленилась, несмотря на то, что больному было шестьдесят три года, настолько была уверена в своей правоте, неполный объем медицинской помощи. Она даже актив в поликлинику не передала, балда!
– Помог бы он ей? – скептически поморщился Данилов.
