Во время этого сеанса мне показалось, что в комнате душно. Сначала, как наставляла тетя Виви, я попросила его открыть окно, затем — дать мне воды, я обмахивала носовым платком свою грудь, выдавая жестами подступающую дурноту. Поскольку он не обращал на это никакого внимания, я, забыв все указания тети Виви, внезапно воскликнула:
— К чему все это лицемерие?
Калгари вздрогнул.
— Да, почему мы не можем быть проще?
Несмотря на мой резкий тон, он спокойно ответил:
— Ханна, что вы хотите сказать?
— Сказать? Ничего. Я хотела бы сделать.
— Сделать что?
Я простонала:
— Вы отлично знаете что.
— Я буду знать только тогда, когда вы мне об этом скажете.
— Обычно предлагает мужчина.
Почему я заговорила тоном, в котором слышался укор, тогда как я сгорала от желания соблазнить его, чтобы он клюнул на наживку? Вместо того чтобы обворожить, я осыпала его упреками. Ах, тетя Виви, ну почему я не послушалась твоих разумных советов?
Опомнившись и совладав с собой, насколько это было возможно, я смягчила тон, хотя мой голос все еще дрожал от гнева.
— Наши взаимоотношения изменились по сравнению с тем временем, когда началось лечение. Перестаньте считать меня своей пациенткой. Я излечилась.
Он просиял:
— Правда? У вас такое впечатление?
Я улыбнулась, пытаясь похлопать ресницами так — я столько раз видела, — как это делала тетя Виви. Вот только когда она это делала, то создавалось впечатление, будто бабочка собирается взлететь, а у меня веки морщились, словно я пыталась избавиться от попавших в глаза пылинок.
— Я перестала видеть в вас врача. Я вижу в вас только мужчину.
Он поморщился.
Боясь, что я выразилась не совсем ясно, и отринув то, что тетя Виви считала недопустимым, я выпалила:
— Я вас люблю!
Он тоскливо вздохнул.
А я продолжила:
— Вы слышали? Я люблю вас. А вы любите меня.
Он побледнел и встал:
— Ханна, вы на ложном пути.
Я была довольна тем, что мне удалось вывести его из роли всезнающего врача.
— Что такое? Вы женаты? — воскликнула я. — Ну и что из этого? А я замужем. До того как мы познакомились, мы были обречены на то, чтобы совершать ошибки.
Он живо подошел ко мне:
— Ханна, вам кажется, что вы влюблены в меня, а на самом деле это не так. Это эффект лечения с помощью психоанализа, именуемый трансфером. Вы переносите на меня чувства, которые предназначены не мне.
Тут он изложил мне туманную теорию, согласно которой вполне нормально, что я его обожаю: я бы пришла к тому же самому и с другим психотерапевтом.
— Что? И с Фрейдом?
— Несомненно. И очень скоро.
— Вы же видели, что у него за голова! Так вот, ваше поведение продиктовано отнюдь не сдержанностью, а ослеплением. Вы так красивы, доктор Калгари!
— Я не доктор!
— Вы красивы.
— Вовсе нет. Вы находите меня красивым, потому что в данный момент вам так хочется.
— Неправда! Я вас нашла красивым еще при первой встрече.
— Вы заново отстраиваете свои воспоминания.
— Нет, и у меня есть тому доказательство: я писала об этом Гретхен. А вы? Вы находите меня красивой?
— В данном случае я не могу выражать свое мнение.
— Почему? Вы что, деревянный? Вы не принадлежите к роду людскому?
Снова потеряв контроль над собой, я опять ополчилась на него.
Можно было сказать, что я ставила ему в упрек то, что он великолепен, умен, чувствителен, и то, что он мне нравится.
— Ханна, вы очень красивая, однако мой долг…
Я не дала ему закончить, бросилась к нему, прижалась губами к его губам.
О Гретхен, что это был за поцелуй! У меня было такое впечатление, что мое тело раскрылось, что я готова полностью поглотить этого мужчину, чтобы он пребывал во мне. Никогда раньше со мной такого не случалось. Лобзания с Францем скорее напоминали какие-то поверхностные ласки. А тут… Калгари крепко обхватил меня своими сильными руками, я ответила на его объятие, мы перенеслись на канапе. Тут он выказал еще большую силу, да такую, что я оторвалась от него, чтобы крикнуть:
— Тише!.. Да выпустите вы меня, ради бога!
И тут я поняла, что он вовсе не держит меня в своих объятиях, а барахтается и то, что я принимала за дикую страсть, было всего лишь его сопротивлением.
Неожиданно мне стала ясна картина происходящего: я насиловала мужчину.
О Гретхен, как мне стало стыдно! Я встала, собрала свои вещи и бегом, без оглядки, бросилась вон. Выйдя за порог, я вспомнила, что не заплатила за сеанс, но у меня не было мужества вернуться. Платить мужчине за то, что его насиловали…
Но ужас на этом не закончился.
Я взяла извозчика. Щеки у меня горели, сердце колотилось, словно у мчащейся галопом лошади. Сознавая, что в таком состоянии я не могу вернуться домой, я дала адрес Виви.
Увы! Когда я вошла в ее дом, мажордом известил меня, что Виви нет, и я вспомнила, что после полудня она отправилась к своему любовнику-кавалеристу. На меня это подействовало как пощечина. Как! Эта женщина пятидесяти лет наслаждается жизнью в объятиях кавалера, тогда как меня, двадцатитрехлетнюю, только что отверг мужчина сорока пяти лет!
Я взяла другой экипаж и, не раздумывая, назвала кафе, где мы с Виви учились плохому. Едва я успела войти через вращающуюся дверь и двинулась сквозь кольца табачного дыма, как увидела, что один из посетителей поднял голову, оторвавшись от газеты, которую читал.
Это был тот студент-брюнет, который часто подбрасывал мне заискивающие записки на столик, за которым сидели мы с Виви. Что случилось? Я ли это? Или другая вместо меня? Я остановилась перед ним и заявила:
— Сейчас или никогда!
Он встал, отстранил официанта, который хотел было проводить меня за мой обычный столик, обхватил меня за плечи, и, не сказав друг другу ни слова, мы вышли из кафе вместе.
Стоит ли, Гретхен, рассказывать тебе о том, что было дальше?
Грязная закопченная лестница. Мансарда. Заваленная книгами кровать. Простыни без кружев. Неудобные подушки. Наши обнаженные тела. Я не знала его имени, он не ведал моего. Может быть, он простак? Может быть, он счел меня несносной? Совокупляться как какие-нибудь животные. Ты меня осуждаешь, Гретхен? Возможно, ты вправе так отнестись ко мне… В моем поступке было что-то от мщения. Я мстила Калгари. Мстила Францу. При таком раскладе и следовало ожидать подобной проказы. А вот непредвиденным было то, что я испытала… Гретхен, я изведала экстаз. В его объятиях я наконец-то успешно пришла к тому, что иногда обещают ласки. Оргазм… Какое-то противное название, однако как таковой он прекрасен. И не какой-то «ослепительный миг» — мне выпали в жизни три ослепительных часа. Мое тело распадалось на куски, становилось множественным от удовольствия. Какой любовник! Растворяясь в наслаждении по мере того, как от его ласк я растекалась, а его член расслаивал меня, у меня было такое впечатление, что я больше не я, а какая-то множественность и это сама природа, космос. Меня посетила вселенская сила.
