В четверг около трех часов явились мануальные терапевты, чтобы заново научить ее ходить, не падая, не спотыкаясь и не хватаясь за стены. Они радовались ее успехам, относя их на свой счет, хотя ее окрыляла любовь.
В пять часов она в изнеможении от своих усилий улеглась в постель. Укрывшись одеялом, она мысленно задала себе вопрос: не разыграть ли комедию, расплакавшись, чтобы получить дозу морфина?
В этот момент в ее палате появился непрошеный визитер в халате.
Энни вскрикнула.
За спиной посетителя появился Итан, привлеченный шумом:
— Энни, что случилось?
Она в страхе указала на вошедшего:
— Выгоните его.
— Но я думал…
— Выгоните его! На помощь!
Мужчина подошел к кровати, протягивая букет, который держал за спиной, и опустился на колени:
— Ну, Энни, ты ведь шутишь…
И тут до нее дошло, что это Дэвид Браун.
Она не только не узнала его, она вообще забыла, как он выглядит.
7
Человек в черном вытащил кинжал, чтобы разрезать веревки, удерживавшие Анну. Лес вокруг, освободившись от непрошеных гостей в лице Иды с Филиппом, вновь задышал, бурля собственной жизнью; сперва взлетели воробьи, потом вновь закуковали кукушки, и вскоре лесные обитатели забыли недавно разыгравшуюся жестокую сцену.
Великан помог Анне встать на ноги, и она мельком под нависшим капюшоном увидела длинный крючковатый нос.
Вздрогнув, она шепнула:
— Я вас узнала.
Но сосредоточенно орудовавший кинжалом великан, стараясь не поранить девушку, и ухом не повел.
Попытавшись заглянуть ему в глаза, девушка настойчиво продолжала:
— Да, вы появлялись в моих снах, приносили хлебец.
— Значит, ты не спала. Я каждую ночь приносил тебе еду.
Раскаты бесстрастного низкого голоса волнами разнеслись по лесу, будто круги от брошенного в воду камня.
Анна перестала опасаться великана.
Сняв последний виток веревки, он уселся, прислонившись спиной к поросшему мхом стволу дуба. Анна принялась растирать затекшие запястья и щиколотки. Выдержав долгую паузу, он вдруг спросил ее:
— Ты не спрашиваешь меня почему?
Анна удивленно подняла брови. Нет, она и не собиралась задавать вопросы. Если он приносил ей еду, значит таково было его желание. Тогда вовсе не удивительно, что он пришел к ней на помощь. Он, стало быть, просто благородный человек. Разве спрашивают солнце, зачем оно светит? Вопрос «почему» не слишком соответствовал мироощущению Анны, а уж после дней, проведенных в единении с громадным деревом, когда она ощутила, как дуб растет и впитывает свет, она вся обратилась в созерцание, обращенное вовне, а не внутрь.
Сообразив, что он ждет ее реакции, она воскликнула:
— А как вы связаны с оленем?
— Что за олень?
— Олень, который наблюдал за мной, выслеживал меня. Трижды у меня мурашки пробегали по коже — так остро я ощущала, о чем он думает.
— Может, я и был тот самый олень?
Анна кивнула — в этом она ни минуты не сомневалась. Она продолжила:
— А дерево? — Она указала на дуб, приютивший их под своей сенью. — Оно говорит с вами?
Он, нахмурившись, поразмыслил и выдал вывод:
— Да.
Она восхищенно улыбнулась:
— Правда же, он интересный?
— Да, очень. Это из-за него и ему подобных я частенько задерживаюсь в лесу.
Анна и незнакомец тотчас почувствовали, что они близки, и, чтобы насладиться этим ощущением, надолго замолчали.
Текла река, издавая отчетливый сильный рокот, безмолвно затихавший вдали. Когда миновал полдень, звуки, застывшие в золотом сиянии, стали мягко расплываться в прогревшемся воздухе.
Анна восхищалась не тем, что незнакомец спас ее, — она восхищалась его голосом. Таким могло быть наделено дерево, если бы говорило на человеческом языке.
Незнакомец достал из сумки хлеб и горшочек меда, и они перекусили. Намазывая мед, они вытянулись на моховой подстилке. Незнакомец вызывал у Анны безотчетное доверие.
Она рассказала ему о своем детстве, описала семью, помолвку, свое бегство. Ей было легко говорить, будто скупые на слова последние дни устранили препоны в течении ее речи.
Незнакомец слушал ее, и ей уже казалось, что он выглядит гораздо привлекательнее. Дело было даже не в словах; его внезапная улыбка, взмах ресниц давали понять, что за сказанным он различает иные мысли — те, что таились в тени, те, что ускользали от Анны.
— А к Филиппу ты что чувствуешь?
— Я готова полюбить его.
— Однако ты ведь…
— Он мне нравится, но его любовь внушает мне отвращение. Она вроде как лишает меня свободы.
— Он хочет обладать тобой. Как вещью. Впрочем, он ведь купил тебя?
— У кого?
— У тебя самой. Предложив любить тебя по своим правилам.
Она со вздохом сказала:
— Предчувствую, что за любовью мне следует обратиться в другое место, дальше… и он тут ни при чем! Может, я дурочка?
— Вовсе нет.
Он окинул ее благожелательным взглядом:
— И чем ты теперь займешься?
Анна пожала плечами:
— Это ж ясно. Последую вашим советам. Ведь вы за этим и пришли?
Он, покраснев, опустил голову и прошептал:
— Идущий за мною сильнее меня; я недостоин даже нести его обувь.
Внимание Анны отвлек какой-то треск.
— Ох, смотрите — там, на ветке! — воскликнула она, вскочив.
Незнакомец при виде голубки, на которую указала Анна, впал в полное замешательство. Он побагровел, губы его дрожали, заглушая рвущиеся слова, на глаза навернулись слезы. Он пытался что-то разглядеть в небе, потом улегся на живот, лицом к земле, и раскинул руки.
— Спасибо! — выдохнул он.
К кому он обращался?
Анна переводила взгляд с птицы на распростертого на земле человека. Несла ли вспорхнувшая на дерево голубка какую-то важную мысль? Девушка решила, что незнакомец, будучи старше, ученее, мудрее, получил весть, которую она не распознала.
Вдруг голубка, словно завершив свою проповедь, улетела.
Незнакомец поднялся на ноги и ворчливо произнес:
— Пора идти, нам нужно добраться до Брюгге.
В пути они почти не разговаривали, двигаясь широким шагом; им нужно было добраться засветло.
Спутник Анны хорошо знал этот лес. Держа в руке ореховый прутик, он, не петляя, уверенно раздвигал папоротники. Слух Анны и незнакомца был согрет птичьим пением — приставучей иволги, надоедливых синиц, назойливого дрозда и даже ворон с их пронзительным карканьем.
