Другая дорога
Однажды в холодную июньскую ночь с Киттериджами случилось что-то ужасное. Тогда Генри было шестьдесят восемь лет, а Оливии — шестьдесят девять, и, хотя они не были такой уж моложавой парой, во внешности обоих не замечалось ничего такого, что говорило бы об их старости или нездоровье. Тем не менее прошел год, и люди в их маленьком городке — в прибрежном городке Кросби, что в Новой Англии, — пришли к заключению: и Генри, и Оливия Киттеридж очень изменились после того события. Теперь, если вам случалось встретить Генри на почте, он лишь приподнимал полученные письма в знак приветствия. А если вы заглядывали ему в глаза, создавалось впечатление, что вы смотрите на него сквозь сетчатую дверь веранды. Грустно, потому что он всегда был открытолицым, жизнерадостным человеком, даже после того, как его сын неожиданно — как гром с ясного неба — переехал с молодой женой в Калифорнию, что для Киттериджей, как все в городке понимали, явилось большим разочарованием. И если Оливия Киттеридж никогда на памяти жителей городка не была склонна проявлять доброжелательность или хотя бы вежливость, сейчас, когда сюда прикатил новый июнь, она казалась еще менее способной на это. В нынешнем году июнь не был холодным, он принес с собой неожиданно летние дни, с падающими сквозь березовую листву солнечными пятнами на земле, что порой делало жителей Кросби необычайно разговорчивыми.
Иначе почему бы вдруг Синтия Биббер подошла к Оливии в торговом центре «Кухаркин угол» и стала объяснять, что ее дочь, Андреа, после нескольких лет вечернего обучения получившая степень бакалавра общественных наук, предполагает, что Оливия и Генри, возможно, не смогли справиться с тем опытом, который им пришлось пережить в прошлом году. Панический страх, если он не находит выражения, интернализируется, загоняется внутрь, а это, говорила Синтия Биббер серьезным полушепотом, стоя под пластмассовым фикусом, может привести к депрессивной ситуации.
— Понятно, — громко произнесла Оливия. — Ну так передайте Андреа, это очень впечатляет.
Оливия много лет назад преподавала математику в городской неполной средней школе, и, хотя ее эмоции порой неотрывно припечатывались к тем или иным ее ученикам, Андреа Биббер всегда представлялась ей маленькой, тупоумной, велеречивой мышкой. Точно как ее мамаша, подумала Оливия, поглядывая на шелковые нарциссы в корзинах из искусственной соломки, расставленных у скамеек рядом с прилавком, где продавали замороженный йогурт.
— Теперь это специальность, — объясняла Синтия.
— Что — специальность? — спросила Оливия, размышляя о возможности попробовать шоколадный мороженый йогурт, если эта женщина наконец отправится по своим делам.
— Кризисное консультирование, — ответила Синтия. — Даже еще до одиннадцатого сентября…
[28]
— она поправила пакет у себя под мышкой, — когда что-то случается, авария, или стрельба в школе, или еще что-то, в наши дни вызывают психолога — незамедлительно. Никто не может применить необходимые технологии без его помощи.
— А-а. — Оливия опустила взгляд на Синтию — та была женщиной малорослой и узкокостной. Оливия, крупная, плотно скроенная, башней возвышалась над ней.
— Люди обратили внимание, что Генри очень изменился. И это просто идея такая, что кризисное консультирование могло бы помочь. Сможет еще помочь. Видите ли, у Андреа — частная практика. Вместе еще с одной женщиной, пополам.
— Понятно, — сказала Оливия, на этот раз очень громко. — Ужасные слова придумали эти специалисты, не правда ли, Синтия? Необходимые технологии, интернализируется, депрессивная, как ее там… Меня бы все это вогнало в такую депрессию, если бы пришлось твердить их весь день напролет. — Она приподняла пластиковый мешок, который держала в руке. — Вы обратили внимание на распродажу в «Соу-фроу»?
На парковке ей не удалось сразу отыскать ключи и пришлось высыпать содержимое сумки на пропеченный солнцем капот машины. У знака «Стоп», когда какой-то мужик в красном грузовичке стал ей сигналить, Оливия сказала в зеркало заднего вида: «Ох, да катился бы ты ко всем чертям!» — потом включилась в поток машин, и мешок из магазина тканей соскользнул на пол, уголок холщового материала высунулся на обсыпанный песком и гравием коврик. «Андреа Биббер хочет, чтобы мы записались к ней на кризисное консультирование», — сказала бы она Генри в прежние дни, и легко было представить, как сошлись бы над переносицей густые брови Генри, когда он поднялся бы от грядки гороха, который пропалывал. «Упаси бог, Олли, — ответил бы он, а залив простирался бы за ним, и чайки хлопали бы крыльями над суденышком для ловли омаров. — Представить только!» Он мог бы даже закинуть назад голову и рассмеяться, как с ним иногда бывало, так это было бы забавно.
Оливия выехала на скоростное шоссе: она теперь всегда возвращалась домой этим путем, после того как Кристофер переехал в Калифорнию. Ей было неприятно ездить мимо того дома, с таким прелестным силуэтом и замечательным большим эркером, где так здорово прижился бостонский папоротник. А здесь, близ «Кухаркина угла», шоссе шло вдоль реки, и сегодня вода посверкивала под солнцем, а листья тополей трепетали, выставляя напоказ более бледную зелень своей изнанки. А может быть, Генри и в прежние дни не рассмеялся бы из-за Андреа Биббер. Можно ведь ошибаться, думая, что знаешь, что другой человек сделает. «На что хочешь поспорю», — произнесла Оливия вслух, взглянув на посверкивающую реку, чья мягкая лента вилась там, за ограждением дороги. А сказать она хотела вот что: на что хочешь поспорю, что Андреа Биббер представляет себе кризис совсем не так, как я. «Да уж, да уж…» — заключила она. По берегу реки стояли плакучие ивы, их воздушные, низко опущенные ветви светились легкой, яркой зеленью.
Тогда ей понадобилось в туалет. «Мне нужно в туалет, Генри», — сказала она ему в тот вечер, когда они въезжали в городок Мейзи-Миллз. Генри ответил ей очень по-доброму, что придется потерпеть.
«Ай-ай», — произнесла Оливия с преувеличенной интонацией, передразнивая свою свекровь Паулину, которая умерла уже несколько лет тому назад: та часто говорила так в ответ на все, что ей не очень-то хотелось слышать. «Ай-ай, — повторила Оливия. — Ты скажи это моим внутренностям, — добавила она, чуть подвигавшись на своем месте в темноте машины. — Господи, Генри, я сейчас взорвусь!»
Но, по правде говоря, они провели очень приятный вечер. Несколько раньше, выше по реке, они встречались с друзьями — Биллом и Банни Ньютон: пошли в недавно открытый ресторан и прекрасно провели время. Грибы, фаршированные крабами, оказались превосходны, и весь вечер официанты вежливо кланялись и наполняли водой стаканы прежде, чем они успевали наполовину опустеть.
Однако еще более приятным для Оливии и Генри оказалось то, что история с отпрысками Билла и Банни была хуже, чем с их собственным сыном. У обеих пар было только по одному ребенку, но Карен Ньютон — как меж собой согласились Киттериджи — устроила родителям огорчения совсем иного порядка. Несмотря на то что Карен живет рядом с Биллом и Банни и родители все время могут видеться с ней и ее семьей. В прошлом году Карен завела кратковременный роман с мужчиной, работавшим в энергетической компании «Мидкоуст пауэр», но в конце концов решила сохранить семью. Все это, разумеется, серьезно волновало Ньютонов, несмотря на то что они не очень-то жаловали своего зятя Эдди.
