— Я не представляю, что Тайлер мог с этим не согласиться.
— Нет, Тайлер не был несогласен. Но Тайлер ведь и не знает столько всего, сколько знает папа.
— Поразительно, — сказала Кэрол. — Тайлер, на мой взгляд, кажется таким знающим и умным человеком.
— Тайлер, конечно, много знает, — согласилась Лорэн. — Все, что касается религии, только это совсем не имеет отношения к реальному миру, и вот в том-то и заключается папина точка зрения: мы живем в реальном мире.
— Ох уж эти мужчины. Им бы только поговорить. Я бы не стала об этом беспокоиться.
Лорэн встала, и глаза ее снова наполнились слезами.
— Мне надо ехать, — сказала она. — Обратно, в мою монашескую обитель.
— Ах, Лорэн, вы скоро почувствуете себя лучше. Это ваша сестра вас расстроила. Но у вас здесь семья, да и Тайлер не останется здесь навсегда, как бы нам этого ни хотелось. Он очень талантливый человек. Он найдет себе большую церковь, более крупный приход, и у вас будет больше возможностей занять себя.
Лорэн кивнула и тщательно вытерла глаза бумажным платком, прежде чем уйти.
Позже в тот вечер, когда Кэрол готовилась лечь в постель, она заметила, что шелкового шарфа, который она обычно вешала на крючок на внутренней стороне двери в спальню, нет на месте.
— Дэвис, — спросила она мужа, лежавшего нагишом на кровати с журналом «Плейбой» в руках, — ты не видел мой хорошенький шарфик, тот, что мама мне подарила?
Муж помотал головой.
— Ума не приложу, куда я его подевала, — сказала Кэрол, чувствуя, что ею овладевает глубокое беспокойство.
— Да найдешь ты свой шарфик, — сказал Дэвис и похлопал ладонью по постели. — Иди сюда.
Кэрол была рада лечь рядом с мужем. Она не возражала против «Плейбоя», лишь бы никто в городе не узнал об этом. «Ни одной такой красивой, как ты», — всегда говорил он: в этом смысле он всегда был к ней очень добр.
Кэрол не считала возможным, чтобы Лорэн тайком брала вещи у нее в доме. Но несчастливость молодой женщины беспокоила ее, и она полагала, что, если та и берет что-то тайком, это означает нужду. Поэтому Кэрол, тщательно все продумав, вспомнила, как Иисус говорил, если, мол, вас попросили пройти милю, предложите пройти две, и решила: если Лорэн нуждается в каких-то вещах, она, Кэрол, в истинно христианском духе станет дарить ей эти вещи. И поэтому в один прекрасный день Кэрол подарила Лорэн золотое колечко с маленьким красным камешком, которое когда-то предназначалось для ее дочки, так внезапно умершей. Это колечко, подарок матери Кэрол, по всем правилам должно было перейти кому-то из других дочерей самой Кэрол. Однако она в тот день вручила его Лорэн.
— Когда-нибудь оно может понадобиться Кэтрин, — сказала она.
Лорэн, уже очень беременная вторым ребенком, казалась и обрадованной, и пораженной.
— Оно прелестное, — сказала она. И тут же протянула его обратно. — Только я не могу его взять.
— Отчего же нет? Мне было бы приятно, если бы оно было у вас.
— Тайлер мне не позволит.
— Почему же?
— Он скажет, что мне нельзя принимать знаки расположения ни от кого в нашем приходе.
— Да это вовсе не знак расположения, это просто маленький подарок. Но если вы думаете, что это не понравится Тайлеру, я его оставлю у себя, ничего страшного.
Но Лорэн сказала, протянув к Кэрол раскрытую ладонь:
— Да нет, мне оно очень нравится. Когда-нибудь я подарю его Кэтрин. — И снова, пристально глядя на колечко, произнесла: — Оно такое прелестное, Кэрол.
Кэрол потом всегда радовалась, что Лорэн взяла кольцо.
Незадолго до рождения маленькой Джинни Тайлер читал проповедь на тему притчи «Тать в ночи». «Но это вы знаете: что если бы ведал добронравный хозяин того дома, в какую стражу сей тать придет к нему, он не потерпел бы, чтобы дом его был подкопан»
[72]
и закончил проповедь, как всегда, заверениями о всетерпеливейшей и вечной Господней любви. Когда они ехали домой, Лорэн повернулась к нему и легким тоном спросила:
— Тайлер, а ты и вправду веришь в то, что говоришь?
Неожиданно ворона так близко промелькнула перед лобовым стеклом, что Тайлер невольно пригнулся, поворачивая руль.
— Лорэн… — произнес он.
— Ладно, ладно, ладно. — Она махнула рукой. — Я вовсе не хочу вступать в долгую дискуссию о религии. — И добавила, когда они въехали на въездную аллею: — А вот и твоя мамаша, Господи помилуй!
Его мать привезла им подарок для будущего младенца.
— Евреи утверждают, — сказала Маргарет Кэски, — что подарок до рождения ребенка приносит несчастье. А я говорю: верьте в Господа и Он спасет. Ты не должен был родиться, — добавила она, кивнув в сторону Тайлера. — Но ты родился. Врачи говорили, что мои нервы не выдержат еще одной беременности. Однако, с Господней помощью, я это сделала. Я тебя родила.
— Да, вы его родили, — повторила Лорэн, неожиданно наклонившись и целуя свекровь. — Вы это сделали!
Тайлер отошел назад, дав женщинам войти в дом первыми; Кэтрин цеплялась за юбку Лорэн, напевая: «Мамичка бее-мина, мамичка бее-мина!»
Тайлер обернулся взглянуть на поля и холмы за ними. Стояла осень, и листья начинали сиять румянцем, словно щеки зардевшейся от смущения юной девушки.
— Тут у нас небольшой беспорядок, вам придется нас извинить, — извинилась Лорэн перед его матерью.
— Не о чем беспокоиться, — вмешался Тайлер. — Во время «кофейного часа» Джейн Уотсон сказала мне, что Общество взаимопомощи решило сделать нам подарок — Конни Хэтч в качестве экономки, на несколько дней в неделю, по утрам. Она начнет скоро, чтобы привыкнуть к дому, и потом еще проработает несколько недель, после рождения ребенка.
— Но я терпеть не могу экономок, — возразила Лорэн. — Они всюду суют свой нос.
— Это же подарок от церкви, Лорэн, — сказала Маргарет Кэски. — Вы не можете от него отказаться. Это было бы воспринято как очень недоброжелательный жест. — И она принялась составлять грязную посуду в раковину.
— Оставь, мама, это обойдется.
— Не хочу я, чтобы какая-то экономка совала нос в ящики наших комодов и столов! — воскликнула Лорэн и, повернувшись к свекрови: — А вас прошу оставить посуду в покое.
