— А я не умею петь, — призналась Лорэн.
— Вы окажетесь далеко не единственной в нашем городе, — утешила ее Ора Кендалл, приостановившись, чтобы бросить пристальный взгляд на Лорэн сквозь огромные в черной оправе очки, ее темные курчавые волосы торчали во все стороны: она шла мимо, отыскав в чулане совок для мусора и половую щетку.
Чуть раньше в гостиной разбили бокал — старый мистер Уилкокс прислонился спиной к столу и столкнул бокал на пол, поначалу этого даже не заметив.
— Многие полагают, что не умеют петь, — сказала Дорис, — но они могут научиться.
На лбу у Лорэн, у самых волос, выступили мелкие капельки пота.
— У нас здесь есть свое историческое общество, — сообщила Берта Бэбкок. — Может быть, вам захочется тоже вступить. В городе есть жители, представляющие двенадцатое поколение от первых поселенцев. Первые поселенцы были стойкие люди.
— А в Грейндж-Холле бывают танцы — танцуем деревенскую кадриль,
[23]
— вступила Ронда Скиллингс. — Элвин — замечательный коллер. Клубу семейных пар повезло, что они его к себе залучили.
— А что вы любите делать, Лорэн? — спросила Элисон Чейз.
— Я люблю делать покупки, — ответила Лорэн. — Мне нравится, как пахнет в универсальных магазинах.
Элисон бросила взгляд на Сильвию и, кивнув в сторону располневшей талии Лорэн, вручила ей тарелку — вытереть.
— Ну, думаю, очень скоро у вас будут полные руки дел. А хобби какие-нибудь у вас есть? Мы с Ирмой, например, очень любим писать красками птиц.
— Ой, боюсь, мне придется срочно сесть, — произнесла Лорэн.
— Идемте, — сказала Ора Кендалл и отвела ее обратно к мягкому креслу в гостиной, где Лорэн и оставалась до того времени, как нужно было прощаться.
Тайлер и Лорэн Кэски отклонили приглашение Огги и Сильвии Дин провести ночь у них в доме, объяснив, что они планировали остановиться у друзей в Бэнгоре и утром вернуться, послушать проповедь Тайлера. На деле же семейство Кэски остановилось в придорожном мотеле, и, уехав от Динов в старом «паккарде», отданном им отцом Лорэн, они оставили после себя множество тем для пересудов в семействе Дин и среди их гостей. «„Привет-приятель-рад-встрече!“ Сладко поет!» — заметил кто-то, и остальные согласились, хотя Чарли Остин промолчал. О Лорэн Кэски говорили в сдержанно-положительном духе. Что-то в ней было такое, что не понравилось женщинам, однако ни одна не захотела быть первой, кто это выскажет вслух. И это было не просто ее высказывание насчет покупок и универсальных магазинов. (Ора Кендалл тихонько пробормотала Элисон: «А что будет, когда ее сексуальность истает?») Лорэн Кэски показалась им слишком сознающей свою привлекательность и не скрывающей этого, что вовсе не подобает жене священника, поэтому вполне могло случиться так, что — не будь проповедь Тайлера на следующее утро столь великолепна — он не получил бы желаемого места. Так или иначе, но более всего в тот вечер говорили о туфельках Лорэн Кэски. Ремешок на пятке — просто вне сезона, а вообще-то, они прелестны, с этими тоненькими косичками у носка; только разве не странно, чтобы женщина в ее положении носила туфли на высоком каблуке? Она же так легко может упасть… Впрочем, это ее дело, ее и Тайлера, а он, кажется, ужасно милый человек.
— Это было не так уж плохо, — сказал Тайлер, ведя машину окольными дорогами. — Симпатичные люди.
Стемнело совсем недавно. Их пригласили к половине пятого, поскольку жители Вест-Эннета обычно старались обедать — или ужинать — пораньше вечером, даже в субботу. Обед начался в половине шестого, и к восьми Тайлер и его жена уже выехали в обратный путь.
— Это было странно, — сказала Лорэн.
Тайлеру нужно было убедиться, что он не сбился с пути на окольных дорогах, и он проверял, не пропустил ли какой-нибудь поворот.
— Разве они вели себя недружелюбно? — Он взял ее за руку.
Лорэн громко зевнула.
— А кто та женщина, с такой ужасной оранжевой помадой? Она сказала, что любит красить красками птиц. Что это значит — она любит красить птиц?
— Я не обратил внимания на помаду, — ответил Тайлер.
— Мужчины были очень милы, — сказала Лорэн. — Хоть и молчаливы. Но им понравится твоя проповедь. И ты нравишься этим женщинам. Они скажут мужьям, чтобы те голосовали за тебя.
— Голосует ведь вся конгрегация.
— А кто был тот рыжий дядька с розовым лицом? Кажется, его жена у вас органистка.
— Это Чарльз Остин.
— Мне его жаль, Тайлер. В глубине души он волк.
— Волк?
Тайлер подумал было, что она использует это слово в том смысле, в котором оно принято среди служителей церкви, — мужчина, который гоняется за женщинами. Ему вовсе не казалось, что Чарли Остин — мужчина, который гоняется за женщинами.
— Он волк в розовой шкуре. Поверь мне, Тайлер, — говорила ему Лорэн в тот вечер в машине. — И я еще кое-что скажу тебе: эта женщина — Джейн Уотсон. Остерегайся ее. — Лорэн уютно устроилась у него под боком и положила голову ему на плечо. — Я, пожалуй, вздремну.
Но в номере мотеля она села на краешек кровати и расплакалась. Тайлер сел рядом с ней и обхватил ее своими большими руками.
— Ох, Лорэн, — сказал он, — это было все равно как прыжок в воду с высокого трамплина, и ты совершила его очень красиво.
Ручейки чего-то похожего на черную краску бежали вниз по ее круглым щекам. Тайлер достал платок и промокнул ее мокрое лицо.
— А у тебя хорошо получались разговоры со всеми и каждым, — сказала Лорэн. — У тебя вообще хорошо такие вещи получаются.
— Чего я хочу на самом деле, так это чтобы у меня хорошо получалось быть твоим мужем.
О, как они были счастливы в ту ночь! Проснувшись рано, они снова были счастливы утром, дыхание их смешалось, и подмышки у него увлажнились, когда они любили друг друга.
Позднее в то утро все скамьи в церкви были заполнены, и солнечные лучи вливались в боковые окна. Конгрегация стоя пропела все пять строф открывающего службу гимна.
Новое утро встает, гонит хлад тени земной,
В жизни и в смерти, Господь, пребудь со мной!
[24]
