Ночью Хэлли юркнула под одеяло к мужу. Он удивился, но не отверг ее. Хэлли надеялась, что Гарри в другом конце избушки не услышит, как хрюкает ее муж, но была рада, что шум, произведенный Уильямом, заставил Элизабет Старр высунуться с чердака, где она спала с супругом. Хэлли уповала на то, что одного раза будет достаточно, чтобы никто не сомневался в отцовстве Уильяма Брэди, когда на свет появится ребенок.
Хэлли еще раз сходила в пещеру. Повсюду виднелись следы и лужицы крови. Хэлли села и заплакала. Медведицу-мать убили прямо на пороге ее убежища и тут же содрали с нее шкуру. На земле валялись обломки костей. Хэлли чувствовала — ее сердце разбито. Она, как дура, поверила обещанию Флинна. А он — лгун, как и большинство мужчин. Всю зиму она прилагала нечеловеческие усилия, чтобы дожить до весны, а сейчас ей хотелось вернуть зиму навсегда. Уходя, Хэлли заметила другие следы — они вели прочь из пещеры, — следы медвежонка, который где-то бродит один. Она опустилась на колени, благодарная за то, что медвежонок остался жив.
Хэлли с головой ушла в работу, надеясь, что так будет меньше горевать о медведице. Остальные последовали ее примеру и стали проявлять не меньшее трудолюбие. Они сбросили с себя уныние и все лето работали не покладая рук. Скоро у всех на ладонях появились кровавые волдыри. Том Партридж оттяпал себе топором большой палец, но и это не убавило его пыл. Люди чувствовали прилив сил просто оттого, что остались живы. Каждое утро, встречая первые лучи солнца, они радовались своему счастью, вспоминали, сколько раз могли умереть.
К ноябрю, когда родились близнецы, каждая семья уже обзавелась собственным домом. Новые дома выстроились вокруг зеленого участка, который Хэлли и Гарри окрестили парком Дохлого мужа. Новорожденная дочка Хэлли была красавицей, с голубыми глазами и кожей, которая светилась здоровьем, а мальчик родился очень слабеньким. Казалось, у него не было сил дышать. Он не открывал глаз. Хэлли сразу поняла, что он не жилец на свете. Он прожил всего неделю. Хэлли настояла, чтобы его похоронили за домом, в саду, который она начала разводить летом, — так она будет знать, что мальчик рядом. После похорон Хэлли осталась в саду. Она не поддавалась на уговоры. Никто не мог зазвать ее в дом, даже Гарри. Она не взяла на руки дочку, не проглотила даже маковой росинки. Хэлли закуталась в платок, который перед отъездом из Англии подарила ей жена шляпника. На ногах были кожаные ботинки мужа, те самые, что она надела, впервые отправляясь в лес, поняв: ее путь — это путь пилигримов, которых не ведет никто, кроме собственной судьбы.
Весь день она промолчала, а вечером из сада послышался плач. Сюзанна Партридж зажала Гарри уши, потому что при каждом вскрике он тоже начинал плакать. Рэйчел Мотт сама недавно родила ребенка, поэтому взяла дочку Хэлли к себе и накормила ее. Она же дала девочке имя, потому что больше никто об этом не позаботился. Рэйчел назвала девочку Жозефиной, в честь своей матери.
Однажды вечером Гарри Партридж выглянул из окна в сад, который превратился в кладбище. Хэлли была там не одна. С ней был медведь. Гарри протер глаза. Вообще-то было уже поздно и очень темно. Тьма стояла кромешная, поднимался ветер. Гарри вспомнил тот случай, когда он принял за медведя, забравшегося на дерево, всего-навсего беличье гнездо. Он вспомнил, как долго все смеялись над ним, и отец тоже. Все это пришлось не по душе Гарри. Он винил себя за то, что их поселению дали такое название. Каждый раз, когда кто-нибудь произносил «Медвежий поселок», он думал, что это дразнят его. Он мечтал, чтобы место называлось как-нибудь по-другому, Нью-Бостон хотя бы. Это название не напоминало бы ему, каким он выказал себя дураком.
Гарри часто думал о том дне, когда он продрог до костей, три дня не ел твердой пищи и побежал вслед за Хэлли Брэди, потому что она одна, казалось, верила в завтрашний день. Тогда ему приснился сон про медведя. Медведь согрел его, накормил, спел песенку и велел никому ни о чем не рассказывать. Медведь пообещал ему, что все будет хорошо.
Кровать Гарри стояла внизу, возле очага, а родители спали наверху. Гарри подумал, что все увиденное в саду возле дома Брэди больше похоже на сон, поэтому самое лучшее — побыстрее лечь на матрас, набитый поздним летним сеном. И все же он волновался за Хэлли Брэди, которая сейчас одна там, с медведем, в темноте. По правде говоря, он хотел бы, чтобы Хэлли была его мамой. Его мама боится всего — грома, метелей, медведей. Хэлли же, он был уверен, почти ничего не боится.
Проснувшись наутро, Гарри задумался — на самом ли деле к дому Брэди приходил медведь или ему померещилось? Может, ему следовало броситься на помощь Хэлли или по крайней мере позвать взрослых? Он боялся взглянуть в окно — вдруг увидит там кровь и кости. Когда же отважился выглянуть, увидел только прямоугольник высокой травы, который отмечал свежую могилку. Хэлли Брэди в саду не было. К ней вернулись силы. Она пошла к Рэйчел Мотт, забрала свою дочку и дала ей другое имя — Беатрис, так звали ее маленькую сестренку, которая умерла при рождении, — но все продолжали звать девочку Жозефиной.
Тем вечером Гарри Партридж украдкой вышел из дома. Мать наказывала ему с наступлением темноты никогда не выходить одному, но он ослушался. Холодало. Небо было темно-синим и ясным. Все разноцветные листья с деревьев уже опали, осталось только немного коричневых. Лед начал затягивать реку и пруд, который Хэлли и Гарри называли озером Дохлого мужа. Белки устраивали гнезда высоко на деревьях — верная примета, что зима будет холодной.
Гарри постучался, Хэлли крикнула «входите», и он вошел. Сидя на стуле, она укачивала дочку, не отрывая глаз от прелестного личика девочки. Уильям Брэди уже поднялся наверх и спал. Прошедший год дался нелегко. Он на всех наложил свой отпечаток.
— А она хорошенькая, — сказал Гарри как можно вежливее. Он понятия не имел, как положено вести себя детям — ведь брать пример ему было не с кого. Думая о себе, он представлял себя совершенно взрослым человеком, только маленького роста и лишенным привилегий взрослого. Например, мать не давала ему ружье. И не разрешала скакать верхом.
— Да, она славная, — отозвалась Хэлли. — Ее зовут Беатрис.
— А я думал — Жозефина. — Гарри растерялся. Он всегда терялся в присутствии Хэлли. Как будто вот-вот должно что-то случиться. От этого предвосхищения ему было и радостно, и страшновато.
— Нет, Беатрис, — твердо сказала Хэлли.
Гарри сел на пол, хотя в доме появилась новая мебель, купленная у бродячего торговца из Ленокса. Уильям больше не бедствовал. Он первым начал делать разные дорогостоящие изделия из кожи угря — сначала ремни, потом бумажники, теперь вот ботинки. Очень красивые, непромокаемые, они стоили больших денег. Другие мужчины последовали его примеру, точно так же, как они последовали за ним в необжитые земли Массачусетса. Торговцы из Ленокса, Олбани и Стокбриджа с руками отрывали отменные кожаные вещи, которые потом втридорога перепродавали в Бостоне.
Благодаря угрям Партриджи смогли позволить себе корову, супруги Мотт — цыплят и коз, чета Старр — овец и новый амбар.
— Мне иногда снятся медведи, — ни с того ни с сего сказал Гарри. Он посмотрел на Хэлли, ожидая ее реакции.
