Руководитель советского государства считал германского
рейхсканцлера выдающимся стратегом и в беседах с Наркомом неоднократно
восхищался тем, как ловко Фюрер использует свое географическо-политическое
положение, а также главный козырь Вермахта – исключительную мобильность. Немцам
одинаково удобно сделать бросок и на Восток, и на Юг. Сортируя поступающую из
Берлина информацию, Вождь сам определял, что в ней заслуживает доверия, а что
нет. Так, неделю назад Октябрьский получил из Кремля расшифровку агентурного
разведдонесения, в котором сообщалось, что в ставке Фюрера существует две
фракции, антибританская генерала Гальдера и антисоветская фельдмаршала Кейтеля,
каждая из которых пытается склонить Гитлера на свою сторону, так что вопрос о
направлении удара пока остается открытым. Это место было обведено знаменитым
синим карандашом, на полях приписано: «Как в ставке микадо!», а внизу еще
имелась и резолюция:
«Т.т. НК обороны, ВМФиГБ: Ни в коем случае не провоцировать
немцев! Не лить воду на мельницу шайки Кейтеля!»
И тем не менее, взвесив и проанализировав весь объем данных,
Октябрьский пришел к выводу, что немцы свой выбор уже сделали. Удар будет
нанесен на Восток, причем в течение ближайших двух недель.
Об этом он и докладывал Наркому минувшей ночью.
За окнами спал огромный город, маятник стенных часов
бесстрастно отмахивал секунды, на столе перед Наркомом дымился, а потом
перестал дымиться нетронутый чай.
Старший майор говорил сдавленным от волнение голосом, то и
дело вытирал платком бритый череп. На лбу у Наркома тоже блестели капли пота.
По тому, как редко Сам перебивал докладчика вопросами, было ясно: с выводами
согласен. Да и вопросы были не скептические, а уточняющие.
Сначала Октябрьский изложил тщательно проверенную и
отсеянную информацию, поступившую из трех наркоматов – госбезопасности, внутренних
дел и обороны, от коминтерновских товарищей, из сотни иных источников. Излагал
без подробностей и деталей, один сухой остаток, но отчет занял полтора часа. А
на формулировку вывода, ради которого и была проведена вся эта гигантская
работа, хватило одной минуты.
Немцы собрали на востоке своего Рейха пятимиллионную армию
не для того, чтобы, как следует припугнув Советский Союз, совершить бросок к
южному Средиземноморью. Всё ровно наоборот: продемонстрировав Британии, что без
большого труда может перерезать ее топливно-сырьевые артерии (и тем самым
укрепив позиции своих английских доброжелателей), Фюрер оставляет план
«Барбаросса» в силе. Удар будет нанесен по России. И счет идет на дни.
Когда Октябрьский закончил, Нарком встал у окна, сцепив руки
за спиной, и долго, минут пять, смотрел вниз, на площадь.
Наконец заговорил – не оборачиваясь, сбивчиво:
– Завтра к Вождю. Поедете со мной… Если мы с вами ошибаемся,
история нам не простит. И не только история… Но вы правы. Тянуть больше нельзя.
Октябрьский перевел дыхание, это «мы с вами» дорогого
стоило. И взглянул на часы – непроизвольно отреагировал на слово «история».
Пять минут третьего. Одиннадцатое, то есть уже двенадцатое
июня.
В эту секунду на столе вкрадчиво запищал аппарат без
наборного диска – это звонили из секретарской.
– …Что за срочность? – недовольно сказал Нарком в трубку. –
Пусть после зайдет, я занят… Даже так? – Он усмехнулся. – Ну, хорошо. Раз такая
таинственность, пускай пройдет в малую приемную. Сейчас выйду.
Крепко пожал Октябрьскому руку.
– Идите. Утром, в восемь позвоню и скажу, куда ехать – ко
мне сюда или прямо в Кремль. Попробуй поспать перед завтрашним разговором. Если
сможешь. – Нарком улыбнулся краем рта. – Я-то точно не смогу…
Глаза за пенсне были усталые, к ночи на щеках пробилась
черная щетина. Не такой уж он железный, подумал Октябрьский.
И поехал домой – спокойный, с чувством выполненного долга.
Принял горячий душ, с аппетитом съел оставленный домработницей ужин, выпил чаю.
Что уснет, не сомневался. Жизнь у старшего майора в последнюю четверть века
складывалась до того нервная, что бессоница была бы непозволительной роскошью.
Перед тем, как закрыть глаза, он велел организму пробудиться
ровно через пять часов. И проснулся, как штык, в двадцать минут восьмого.
Постоял под душем (утренним, то есть холодным). Не спеша, со
вкусом побрился. Завтракать не стал, как перед боем.
Логика действий Наркома старшему майору была понятна.
Отстаток ночи Сам наверняка перепроверял данные, представленные Октябрьским.
Можно было не сомневаться, что у Наркома имелись для этого альтернативные
ресурсы. Но тут Октябрьский был спокоен, в своих фактах и выводах он не
сомневался.
Скребя опасной бритвой по выпуклому черепу, старший майор
размышлял не о своем вчерашнем докладе, а о времени, выбранном Наркомом для
встречи с Вождем.
Всем известно, что Вождь работает по ночам, принимает
посетителей почти до рассвета. Потом до полудня спит. Решение Наркома позвонить
Вождю в 8 утра приводило Октябрьского в восхищение. Если уж кидаться в прорубь,
так лихо, одним махом. Сама беспрецедентная дерзость такого звонка придаст
разговору особую, экстраординарную важность и срочность.
Без одной минуты восемь Октябрьский уже стоял у телефона в
перчатке на искалеченной руке, в фуражке.
Аппарат молчал.
Так прошло десять минут, двадцать, сорок.
Без четверти девять, не выдержав, старший майор позвонил в
секретариат сам. Ему ответили, что Наркома нет на месте.
Поколебавшись, Октябрьский позвонил Наркому домой, в особняк
на улице Качалова. Начальник охраны, с которым у старшего майора были давние
приятельские отношения, ответил, что Сам не ночевал.
Это было странно. Хуже, чем странно – необъяснимо.
Октябрьский промаялся еще минут десять и поехал в ГэЗэ,
дожидаться Наркома на месте
С каждой минутой складка на лбу старшего майора делалась всё
резче.
В здание он вошел не через шестой подъезд, как всегда, а
через главный вход – так было ближе в приемную.
У проходной, возле внутренних телефонов, по обыкновению,
ждали посетители – кто в военной форме, кто в штатском. Октябрьский туда не
посмотрел, погруженный в тревожные мысли.
Вдруг услышал радостный возглас:
– Товарищ старший майор! Шеф!
