– …Наши дипломаты недооценивают ихнего самурайского
коварства, товарищи, – говорил он. – Переговоры переговорами, но даже если мы
подпишем с ними договор о нейтралитете, что для самурайской клики
дипломатический документ? Когда это японцев договоры останавливали? Может,
когда они в 1904 году без объявления войны на Порт-Артур напали? Или на Хасане
в 38-ом? На Халхин-Голе в 39-ом? Я так считаю, товарищи, что сейчас наступает
решающий момент. В эти самые дни в Токио определяется, куда качнет Японию: на
Север против СССР или на Юг, против американцев. А что самураи полезут в
большую драку, сомнений не вызывает. Ихняя военщина нарастила такую мощь, так
разогналась, что не сможет остановиться, даже если захочет…
Дальше Лежава коротко обрисовал борьбу, которую ведут две
партии внутри японской верхушки – армейская и морская. Генералы выступают за
войну на суше, против Советского Союза. Адмиралы – за войну на море, против
США. И те, и другие оказывают давление на императора Хирохито. По мнению
майора, все силы и средства следовало бросить на то, чтобы помочь морской
партии – вот ключ к победе в предстоящей войне с Германией. А что войны с немцами
не избежать, чуть раньше или чуть позже, это и без форсированных
разведмероприятий спецгруппы «Затея» понятно.
Октябрьский на выступавшего ни разу так и не взглянул, но
клинки в блокноте делались всё хищнее – с зазубринами, со стекающими каплями
крови. Появились там и самурайские мечи, единственное свидетельство, что
старший майор все-таки слушает коллегу. А не смотрел он на Лежаву, потому что
имел к нему счет, до сих пор не предъявленный и не оплаченный.
«Японец» заметно волновался. От этого грузинский акцент, и
без того более очевидный, чем у Наркома, сегодня особенно чувствовался – имя
японского императора, например, прозвучало, как клекот орла: Кхырокхыто.
Дела у Лежавы были так себе. Еще недавно его направление
считалось ведущим, особенно после подписания Советско-германского пакта, когда
немецкая разведка якобы свернула работу против СССР и передала свою агентуру
японцам. Но после блицкрига немецкая угроза снова вышла на первый план. Лежаве
урезали финансирование, он стал реже бывать у Самого. Оттого сейчас и
нервничал.
Три года назад, в разгар беспощадной чистки, японская
опасность (плюс кое-какие личные качества) спасла ему жизнь, он остался
последним из могикан, разведчиков доежовской эпохи. Октябрьский помнил время,
когда Лежава был единственным грузином в начсоставе НКВД. Тогда на Лубянке
преобладали евреи, латыши, поляки – представители наций, активней всего
участвовавших в революции. Но времена переменились, теперь в центральном
аппарате стало много кавказцев: сам Нарком, народный комиссар госбезопасности
(фамилия у того русская, но родился он в Грузии, и мать грузинка), многие
ключевые работники. Только вряд ли это обстоятельство могло выручить Лежаву.
Нарком национальному происхождению значения не придавал, а что привел с собой
много грузинов и армян, так это не из местнического патриотизма – просто взял
лучшие кадры с предыдущего места службы, из Закавказья.
– Хорошо, товарищ Японец, – оборвал выступающего Нарком. –
Дальше ясно. Теперь послушаем товарища Американца.
Тут Октябрьский поднял голову, стал слушать внимательно.
«Американца» (он, один из всех, был в костюме и галстуке) старший майор видел
впервые. Знал только, что это Епанчин из «Службы связи» – Коминтерновского
отдела, ведающего нелегальной работой за рубежом. Судя по фамилии и манере
говорить – из бывших. Не из белогвардейцев, конечно, – слишком для этого молод,
а из второго поколения, кого увезли в эмиграцию ребенком. Из таких получался
отличный материал для агентурной работы. В свое время, служа за границей,
Октябрьский активно привлекал подобных ребят, и с очень неплохими результатами.
«Американец», как ему и полагалось, гнул свою линию.
Всякому здравомыслящему человеку, кто умеет смотреть в
завтрашний день, понятно: правящие круги США поставили перед собой цель
добиться мирового господства. Первый шаг на этом пути они сделали благодаря
империалистической войне, когда мировой финансовый центр переместился из
Лондона в Нью-Йорк. Новая европейская свара американской олигархии только на
руку. Большая война ослабит и Западную Европу, и Советский Союз, а капиталисты
США нагреют руки на военных заказах и поставках. Известный Наркому источник
«Курильщик» сообщает, что руководство американской разведки готовит ряд
мероприятий, цель которых – как можно скорее спровоцировать конфликт между
Москвой и Берлином. Президента Рузвельта крайне тревожит усиление Германии,
американская администрация надеется, что вермахт надолго увязнет на Востоке. Если
мы сейчас позволим американским агентам бесконтрольно действовать в Европе, это
будет иметь тяжелые последствия.
Примерно с середины выступления Октябрьский снова начал
рисовать – теперь всё больше арабески и вензели. Аргументация у Американца была
слабовата.
– Ничего, – засмеялся Нарком. – Мы америкашкам воткнем в
задницу Хирохито, чтоб не скучали. У товарища Японца на этот предмет есть и
задумки, и наработки.
Помрачневший было Лежава просиял улыбкой, закивал.
– Теперь вы, товарищ Англичанин.
Старший лейтенант, успевший-таки цапнуть из вазы персик,
выплюнул в ладонь косточку, вытер губы, вскочил. Этого парня из Иностранного
отдела, Матвея Когана, Октябрьский один раз уже видел, тоже на «файв о’клоке»,
и окрестил про себя «Мальчиком Мотлом». Лицо у рыжего старлея было довольно
нахальное, с россыпью бледных веснушек, глаза шустрые. Из таких получаются
отличные агенты и оперативники, подумал Октябрьский и вдруг поморщился – в
голову пришла неприятная мысль. Между прочим, он тут самый старый, через
несколько месяцев стукнет пятьдесят. Обоим народным комиссарам едва за сорок,
Лежаве, кажется, тридцать шесть, Епанчину и Когану максимум по тридцатнику.
Ничего, сказал себе старший майор. Я еще не старик, а что
остальные меня моложе, так это здорово. У нас, чекистов, силенка есть, зубы не
стерлись, с потенцией тоже всё в порядке.
«Англичанина» он слушал так же внимательно, как
«Американца».
– Я, товарищи, сейчас в основном за кордоном. Фигаро-здесь,
Фигаро-там, и больше там, чем здесь, но тем не менее товарищи из нашего
английского направления доверили мне довести до вашего внимания нашу
принипиальную позицию. Потому что я, товарищи, как говорится, с самого
пылу-жару. Конечно, всяк кулик свое болото хвалит, но, честное слово, товарищи,
наша британская трясина будет поболотистей ваших. Это железно.
