– Я вот что подумал. Раз вы наврали с паролем – значит, вы
человек с характером. Это хорошо. Жить, судя по воплям, вам хочется. Это тоже
неплохо. Значит, у нас есть база для сотрудничества. Решайте сами: работаете со
мной, или предпочитаете назад, в полынью.
Немец закрыл глаза. По лицу прошла судорога.
– Нет… Нет! Что вы хотите? Что я должен сделать?
– Дайте ему шапку, а то простудится. Волосы вытрите! Вот
так… – Старший майор похлопал фон Лауница по плечу. – Скажете полковнику
Кребсу, что парашютиста отнесло ветром на озеро, и лед не выдержал. Вы трое
побежали его спасать, под Решке и Штальбергом лед подломился. Вы не могли
спасти всех троих, выбрали парашютиста. Причем вытащили не только его самого,
но и рюкзак. Куда вы должны были доставить гостя?
– На конспиративную квартиру. Кузнецкий мост, 19.
– Ишь, наглецы, – удивился Октябрьский. – Это же в ста
метрах от Лубянки!
– Наглость тут не при чем, – будто оправдываясь, стал
объяснять немец. – Видите ли, в том районе эфир перенасыщен радиосигналами.
Идущими из вашего ведомства. Еще один будет незаметен. Это удобно.
Старший майор удовлетворенно улыбнулся:
– Значит, наш хлопец – радист. Имелась у нас такая версия. А
скажите, Лауниц, какой все-таки был пароль?
– «Фау-Цет».
Покосившись на Егора, Октябрьский виновато развел руками:
– Вот тебе и вересковый мед. Горе от ума, на старуху бывает
проруха, век живи – век учись, чужая душа потемки, а также прочие народные
мудрости… Ладно, не будем посыпать голову пеплом. Работа не окончена. Идем со
мной, Дорин, ты мне понадобишься.
А фон Лауницу сказал напоследок, жестко:
– Вы только не вздумайте нарушить наш уговор. Факты есть
факты: «груз» мы взяли, явку на Кузнецком вы сдали. Поверьте, вам во всех
смыслах будет приятней идти по жизни с нами.
И с разбега влетел на кручу.
– Ну что тут, Подъяблонский? Очухался этот?
– Я ПодъЯблонский, товарищ начальник. Нет, лежит. Прикажете
дать нашатырю?
– Сам. Ты мне сапера подошли.
Старший майор взял едко пахнущий пузырек, наклонился над
радистом. У того всё еще шла носом кровь, из разинутого рта вырывалось хриплое
дыхание.
– Я сапер, товарищ начальник, – доложил подбежавший боец с
кожаной сумкой за плечами, похожей на школьный ранец.
– Возьмите рюкзак. Проверьте на наличие мины. У Абвера новая
мода: перед сбросом груза заводят часовой механизм. Если агент разбился или
схвачен, через сорок минут или через час взрыв. Мы так 19 февраля под Каунасом
трех ребят потеряли. Да не здесь копайся! – прикрикнул он на сапера, начавшего
расстегивать рюкзак. – Подальше оттащи, а то подорвешь дорогого гостя. И меня
заодно.
Прежде чем сунуть пузырек под нос парашютисту, Октябрьский
сказал:
– Ну, Дорин, до сих пор были цветочки. Ягодки начнутся
сейчас. Не сломаем его сразу, пока мозги не встали на место – потом труднее
будет. Момент оптимальный. Шок, воля от потери сознания ослаблена. Ты нагнись,
чтоб он тебя видел. И сооруди рожу поужасней.
Дал нюхнуть пленному нашатыря – тот дернул головой,
страдальчески простонал, захлопал глазами.
В первую секунду взгляд был несфокусированным, потом
парашютист увидел свирепо оскаленную физиономию Егора и, всхлипнув, попытался
вжаться в землю.
Октябрьский ткнул Дорина локтем. Тот понял без слов.
– У, гад фашистский! – и занес кулак.
– Пока не надо, – прикрикнул на него старший майор – и
парашютисту. – Кто такой? Диверсант? Террорист? Против кого замышляете теракт?
Против руководства Советского Союза?
– Ни, я не диверсант! Я радист, радист… – забормотал
пленный, не сводя глаз с Егорова кулака.
– Эй, сапер, там в мешке рация есть? – крикнул Октябрьский,
обернувшись.
– Нету, товарищ начальник! – донеслось из темноты.
– А мина?
– Есть какая-то коробка. Я в нее пока не лазил. Но вроде не
тикает.
– Это не мина, это рация. Нового типа, – сказал пленный. – Я
покажу.
Раскололся? А что если это все-таки мина, и он хочет
подорвать себя вместе с чекистами?
Похоже, об этом же подумал и Октябрьский. Тут Егор проявил
инициативу, легонько стукнул радиста по скуле. Вроде чепуха, а тот весь
затрясся:
– Это правда рация! Честное слово!
– Ну что ж, – усмехнулся старший майор. – Сапер, как тебя!
Тащи коробку сюда!
Передатчик был плоский, весом килограмма три, а размером с
толстую книгу. На занятиях по радиоделу Егор таких компактных не видел.
– Фу-ты, ну-ты, – восхитился старший майор. – Это у вас в
отделе «Т» теперь такие делают? Вещь!
– Их всего несколько пробных экземпляров, – поспешил
сообщить радист, по-южному выговаривая: «нэсколько», «экзэмпляроу». – Сигнал
уникальный, идентифицируется на приемнике-близнеце. Применяется только для
особо важных агентов.
– Кто особо важный? Ты? – презрительно бросил Октябрьский.
Это он нарочно его шпыняет, сообразил Егор. Морально
доламывает.
– Ни, шо вы! Я отправлен в распоряжение агента «Вассер».
– Ах, к «Вассеру», вот оно что. – Старший майор пальцами
сжал Егору локоть: внимание! – и небрежно протянул. – Поня-ятно. Радист ему,
значит, понадобился… Ну что, изменник Родины, поможешь нам с Вассером
повстречаться? Или… – Угрожающий кивок на Егора.
– Да чего теперь… Помогу, – повесил голову пленный.
– Перебинтовать его! – крикнул тогда Октябрьский.
Пока радисту перевязывали разбитое лицо, Дорин шепотом
спросил:
– А кто это «Вассер», товарищ старший майор?
– Впервые слышу. Судя по всему, большая шишка. Персонального
радиста ему отправили, да вон с какой помпой. Рация опять же, для особо важных.
Неспроста это. Имею предчувствие, что герр Вассер поможет нам внести ясность по
главному вопросу бытия: когда начнется война. Ну-ка, порасспрашивай его. Он к
тебе явно неравнодушен.
– Есть порасспрашивать.
Дорин сел на корточки рядом с радистом, и тот сразу
испуганно заморгал.
