– Как тебе закуски?
– Выше всяких похвал.
Недостаток продовольствия, судя по всему, ощущали даже такие люди, как дер Даген Тур: обед был приготовлен из морепродуктов, на которые ещё не разозлившийся Банир был щедр. Маринованный саунграбль, мельдь в белом вине, копчёное филе мангеля – блюда вкусные, но не самые изысканные. Немного овощей и мало хлеба.
И именно скромность стола заставила Акселя произнести следующую фразу:
– Не думал, что вы задержитесь на Кардонии, аллакут. Тут становится опасно и…
– Голодно, – закончил адиген.
– Совершенно верно.
– Мне доводилось голодать, и поверь на слово: сейчас в Унигарте всё хорошо, – легко, как о само собой разумеющемся произнёс дер Даген Тур. – Здесь полно еды.
«Ему? Голодать?» Крачин растерялся, но уже через мгновение вспомнил, что некоторые путешествия Помпилио даже сорвиголовы называли безрассудными, и понял, что адиген не лжёт и не рисуется. Ему доводилось голодать. Изнеженному сибариту, толстые пальцы которого унизаны перстнями.
Аксель к встрече принарядился: явился в голубом парадном мундире, правда, без орденов; в до блеска начищенных ботинках и фуражке, которую пришлось оставить в холле. А вот Помпилио вышел на веранду по-домашнему: тончайшего шёлка сорочка с распахнутым воротом, лёгкие чёрные брюки и тоже чёрные тапочки с загнутыми носами. И тяжело опирался на отделанную золотом трость, которая сама по себе была достойна сокровищницы какого-нибудь владетельного адигена.
– Я не уезжаю, поскольку не завершил дела. – Точно выверенная пауза. – А когда улетаешь ты? Я слышал, Корпус эвакуируют?
Официально об уходе эрсийцев ещё не объявляли, однако Аксель знал, решение принято. И не был этому рад.
– Я остаюсь, – медленно произнёс он, выдавливая лимон на ломтик мангеля.
– Почему?
– По личным мотивам.
– Война не может быть личным делом! – удивился адиген.
Восклицание достигло цели: то, что казалось естественным в ночных размышлениях, неожиданно окрасилось в клоунский наряд, прозвучало настолько глупо, что Аксель смущённо промямлил:
– Долг…
И признался себе, что Помпилио играючи, одной лишь интонацией, потряс сложнейшее умозаключение, которое обер-шармейстер по кирпичику складывал всю последнюю неделю. Не разрушил, но потряс.
– Кстати, о долгах, – сменил тему дер Даген Тур. Он прекрасно понял замешательство эрсийца и великодушно дал ему время прийти в себя. – Теперь это переходит в твою собственность, Аксель. Вернёшь, когда я расплачусь.
Ошарашенный Крачин протянул руку, и адиген вложил в его ладонь перстень с редким игуасским алмазом – в центре которого пряталась малюсенькая красная капелька.
– Обязательство передаётся по наследству, так что ты или твои дети смогут прийти за долгом к моим потомкам.
– В любое время?
– До тех пор, пока будет существовать семья Кахлес, – чуть напыщенно ответил Помпилио и снова помолчал. – Ты не против немного позаниматься после обеда?
– Что? – вновь растерялся Аксель.
– Тебе нужно возвращать форму, а у меня как раз запланирована тренировка.
– Что я должен делать? – Крачин посмотрел на замершего в тридцати шагах бамбадао.
– Иди вдоль мишеней, останавливаясь на секунду под каждой, – распорядился тот, продолжая стоять к Акселю спиной.
Эрсиец тут же сделал первый шаг.
Круглые цели были закреплены на воткнутых в землю шестах на уровне головы обер-шармейстера. Высота равная, а вот расстояние между шестами произвольное, поэтому Акселю и приходилось задерживаться: дать возможность бамбадао испытать слух. Отойдя на пять шагов от последней мишени, Крачин громко хлопнул в ладоши. Помпилио резко развернулся, вскинул «Улыбчивого Ре», и четыре выстрела слились в единый грохот. В центре каждой мишени появилось по аккуратному круглому отверстию.
– Кажется, ничего не пропустил, – произнес дер Даген Тур, снимая с глаз повязку.
– Да, – подтвердил эрсиец. – Ничего.
Он всегда мечтал стрелять так: ориентируясь на едва слышный шелест травы и шуршание одежды, на запах, на дыхание. И стрелять без промаха.
– Это и называется быть бамбадао.
– Нет, это называется Хоэкунс.
– Что? – В следующий миг Крачин понял, что, задумавшись, произнёс последнюю фразу вслух, и залился краской стыда. – Извините.
«Да что же за день сегодня такой? Почему я постоянно в замешательстве? Это игра? Он специально так выстраивает беседу?»
С другой стороны, день выдался превосходный. После обеда они с дер Даген Туром отправились в арсенал, где Аксель с благоговением изучил великолепную коллекцию изумительных бамбад адигена. Бартеломео дер Га, Бродяга из Листа, Ариэль Хансейский – список мастеров, чье оружие хранилось в арсенале, поражал воображение. Два часа изучения оружия и разговоров об оружии, что может быть прекраснее? Только возможность опробовать бамбады в деле. Открытый тир был оборудован в западной части парка, и именно в него отправились бамбальеро из арсенала.
– Нет ничего страшного в том, что ты не сразу постиг смысл Высокого искусства, – произнес дер Даген Тур, внимательно глядя на смущённого эрсийца. – В своё время я тоже отправился в Химмельсгартн, обуянный желанием стать воином. Я восхищался меткостью бамбадао и завидовал им, я хотел истреблять врагов с таким же мастерством. Я хотел убивать. Все хотят убивать, когда едут в Химмельсгартн.
– Я мечтал защищать свою землю, – хрипло произнёс Крачин.
По губам адигена скользнула лёгкая усмешка.
– Именно это я и имел в виду.
Помпилио отдал слуге бамбаду, принял в ответ трость и медленно пошёл по уходящей к морю дорожке. Акселю оставалось следовать за ним.
– Тот, кто не избавляется от юношеских заблуждений, остаётся бамбини, в редчайших случаях талант позволяет стать бамбадиром, но не бамбадао. – Пауза. – Талант без ума – ничто, а ум помогает понять простую, но невероятно сложную истину: Хоэкунс не является искусством боя. Само понятие насилия находится за пределами нашего мировоззрения.
– Не является искусством боя? – переспросил удивлённый Аксель.
Его обучение Высокому искусству закончилось титулом бамбини, и эрсиец не особенно утруждал себя выслушиванием длинных философских монологов, которые учителя вели по вечерам. Аксель прибыл в Химмельсгартн уже будучи военным и точно знал, чему должен научиться.
Неожиданно выяснилось, что он крепко ошибся.
– Хоэкунс учит ставить перед собой цели и достигать их, но в этом же заключается суть жизненного пути: ставить перед собой цели и достигать их. Таким образом, Высокое искусство есть учение о жизни, а не о смерти, и уж ни в коем случае не является наставлением молодому стрелку. Что же касается гибели врага – она лишь элемент нашей жизни, мазок на огромной картине. Гибель врага – это побочный и не всегда приятный эффект достижения цели.
