– Ты слышишь?! Помоги им!!
Тумана больше нет. Лицо прекраснейшей в мире женщины рассеялось, его сменил образ кардонийской простолюдинки. Который хочется пнуть, потому что именно он разрушил чудесное видение.
Но ещё есть грохот и пороховой дым. В тумане хорошо, но в нём не спрятаться от реальности. Не убежать. Туман дарит недолгое счастье.
– Ты ведь умеешь стрелять! Помоги им!
– Не умею, – хрипло отвечает адиген.
– Что? – На Амалию жалко смотреть. – Не умеешь?
– Я не умею стрелять, – подтверждает Помпилио, нащупывая пистолеты. «Близнецы» на месте, и Помпилио усмехается: – Меня учили другому.
Колдун видел взлетевший над вагоном карабин, догадался, что стрелок сорвался, и, позабыв обо всём, бросился вперёд. Колдун жаждал отплатить за унижение, за то, что его заставляли пластаться по крыше, и просил об одном – чтобы стрелок ещё не упал. И мольбы диверсанта услышали: когда Колдун осторожно ступил на край вагона, плечистый брюнет ещё висел, вцепившись левой рукой в металлический поручень лестницы. Плечо вывернуто, похоже, чёрноволосый испытывал жуткую боль, но инстинкт самосохранения сработал как надо – пальцы стрелок не разжал. Более того, когда Колдун подошёл к краю, брюнет ухитрился развернуться и схватиться за поручень второй рукой.
– Эй, мужик, у тебя билет есть?
Пару секунд чёрноволосый на удивление спокойно смотрит Колдуну в глаза, а затем кивает:
– У меня – есть.
Продолжить беседу галанит не успевает – мешает очередь из «Шурхакена». Крупнокалиберные пули разрывают Колдуну грудь и придают ускорение, заставляя нырнуть под откос.
Патрульный самолёт вступил в бой, едва добравшись до поезда. И вовремя вступил, прикрыв своего дара от напасти.
– А ты говоришь, зачем нам аэроплан поблизости, – ворчит Нестор, отвечая на давным-давно заданный Помпилио вопрос. – Да на всякий случай!
– Самолёт? – Изумлённый Спичка задирает голову и провожает проревевший над вагоном биплан долгим взглядом. – Ты что-нибудь понимаешь?
Стрёкот двигателя, упавшая на лица тень, а чуть раньше – пулемётная очередь.
– Приотские опознавательные знаки, – морщится Шиллер. – Похоже, отцепленные солдаты кому-то пожаловались.
Останавливать поезд приотцы вряд ли станут, но на вокзале убинурский скорый наверняка ждёт «тёплая» встреча. Особенно после доклада лётчика, который, правда, не улетел, а продолжал сопровождать поезд, держась в сотне метров слева от первого люкса.
– Времени у нас мало.
– Согласен.
И террористы бегут на второй уровень.
Обывателям кажется, что Хоэкунс – что-то вроде школьного предмета. Что ему учат, ставят оценки, и, если баллы низкие, экзамен можно пересдать. Никто, правда, не знает, как пересдать пулю в грудь, но о таких мелочах широкая публика не задумывается. И ещё обывателю кажется, что люди отправляются в Химмельсгартн, чтобы научиться стрелять. И обыватель крепко заблуждается, потому что стрелять учат в тире.
А познание Высокого искусства помогает в достижении цели.
Резь в ноге, отголоски взрыва в голове, обрывки тумана перед глазами, расплывающиеся фигуры – мешающие факторы. Не обращать внимания. Преодолеть.
Помпилио поднимается медленно, опираясь плечом о стену, и всхлипнувшей Амалии кажется, что всё напрасно, что шатающийся мужчина физически не способен помочь. Амалия не понимает, что перед ней бамбадао. Пусть почти калека, пусть оглушён и ещё не пришёл в себя – пусть. За спиной у этого человека годы жесточайших тренировок, и даже сейчас, больной, оглушённый, почти калека, он по-прежнему лучше всех.
Помпилио на ногах. Плачущей Амалии кажется, что «Близнецы» едва не вываливаются из его ослабевших рук, что их длинные стволы бесцельно и бестолково вертятся в стороны. Амалия видит полуприкрытые глаза адигена, ужасается, ещё через миг замечает появившееся на лице Помпилио выражение отрешённого умиротворения и впадает в панику:
«Сейчас он потеряет сознание!»
И как раз сейчас он открывает огонь.
Картина простая: в вагон два входа, справа и слева. С теми, кто лезет справа, идёт огневой бой. Неумелый и обыкновенный держат оборону. У неумелого в руках бамбада, но его трясет, и великолепное оружие бессильно. Обыкновенный в крови. Они стреляют наугад, не видя противника, не попадают, но продолжают стрелять, не понимая, как много могут рассказать пулевые отверстия в стенах.
Тому, кто умеет слушать звуки выстрелов и читать по стенам.
Помпилио поворачивается вправо, поднимает руки, и «Близнецы» шлют крупнокалиберные приветы в дым и дырявые стены. Приветы у Помпилио тяжёлые – «тигриные когти», без труда пробивающие перегородки, – и один из них, самый удачливый, вгрызается Губерту в лоб.
– Нет! – орёт Ленивый.
Губерта выбрасывает в коридор, а вид его тела заставляет неумелого и обыкновенного взвыть от радости. Для них это радость. Для бамбадао – достижение цели.
Бамбадао никого не убивают. Они демонстрируют Высокое искусство.
А ещё бамбадао умеют слышать, и горькое «Нет!» Ленивого становится приговором: два «когтя» летят на голос. Один попадает в плечо, второй царапает щёку. Два следующих вгрызаются в грудь.
Цель достигнута.
Но вопли радости сливаются с пронзительным криком. С детским криком. Помпилио резко разворачивается и видит у противоположной двери вооружённого человека. Ствол карабина направлен на него. Дети визжат. К ним присоединяются горничная и Амалия.
«Зачем они кричат?»
Но эта мысль приходит много позже. Зачем нужны мысли, когда есть цель?
В магазине каждого «Близнеца» по четырнадцать «тигриных когтей», и каждый мечтает вонзиться в цель. Два выстрела с каждой руки сливаются в один грохот. Спичка опрокидывается на Шиллера, открывая Помпилио новый силуэт, снова грохот, визг, а потом – тишина.
Пронзительная тишина.
Умолкают дети и женщины. Недоумённо озираются неумелый и обыкновенный. Демонстрация Высокого искусства окончена.
– Всё, – негромко произносит дер Даген Тур, пряча «Близнецов» в кобуры. – Больше здесь никого нет.
