Правда, роман не об этом. Просто вы должны помнить, что всё, что делают герои этого романа, они делают не из ненависти, не из расчёта и даже не из алчности. Ими движет любовь. Впрочем, она движет всем миром.
2
Наступает новое утро.
Майя живёт прошлым. Она смотрит новости шестисотлетней давности, древние фильмы, слушает старинную музыку, изучает дряхлые картины. Она не отвечает на звонки Гречкина, а Певзнеру говорит, что пока её лучше не трогать. Она вспоминает всё, что с ней произошло, и понимает, что перемены необратимы.
Она смотрит старинный двухмерный фильм «Необратимость» с красивыми мужчиной и женщиной в главных ролях и понимает, что этот фильм – про неё. Это её время уже не вернуть назад. Это она сделала всё не так, потому что жизнь дала ей неправильные инструкции.
Отца чинят робоврачи. Он – на рубеже, в критическом состоянии. Внутренние органы приходится восстанавливать поклеточно. Но он выдержит, потому что он – Варшавский. Заседание Совета Европы проходит без участия отца и Якобсена. Вопрос о законопроекте откладывается на неопределённый срок. В лаборатории «Антивринкл» пытаются работать с обезьянами: поставка «брёвен» прекратилась.
Майя садится в такси и едет к лифтам. Поднимается в Верхнюю Москву. Едет в лабораторию времени.
Все здесь: Марк, Карл, Гречкин и Ник, а также два хранителя – Стас и Санкевич. Все радуются ей, приветствуют её, и у каждого в глазах вопрос: что произошло в кабинете? Кто стрелял в Варшавского? Ты?
Майя не хочет отвечать.
– Марк, Вася, – спрашивает она, – вы знаете, почему машина сработала именно так? Почему она не реагировала на мышей? Почему она забросила меня в сорок пятый?
– Да, – отвечает Гречкин. – Я об этом думал. И проверял. Не обошлось без ментального поля. Побочный эффект торотылки, вероятно. Мышь была настроена на клетку – и оказалась в клетке после перемещения. А ты, наверное, начиталась про Японию – ты же историк-японовед. Где-то на подсознательном уровне ты хотела туда попасть. Машина истолковала по-своему твои мысли и забросила тебя на исторически подконтрольную Японии территорию.
– Но почему она включилась?
– На машине стоял датчик. Машина почувствовала объект и отправила его в соответствии с координатами, заданными подсознанием объекта, – поясняет Марк. – Неодушевлённый предмет она не восприняла вообще, а мышиного сознания хватило, чтобы задать пространственные координаты, получившие преимущество перед заданными вручную. Ты же дала машине и пространственные, и временные координаты.
Майя подходит к машине и ладонью проводит по её металлической поверхности.
– Мне нужно в две тысячи одиннадцатый, – говорит она. – Мне очень, очень нужно в две тысячи одиннадцатый.
У нас будет хотя бы три года, мой мальчик. А может, и больше. Потому что я спасу тебя. Окружу собой и защищу от жестокого, жестокого мира.
Милая Майя, станцуй мне фламенко на площади перед дворцом,
Выстрели в сердце влюблённому в танец, возьми это сердце себе.
Бата де кола взовьётся по ветру, прикрыв на секунду лицо,
Стройные ноги твои обнажая, что в целом равно ворожбе.
Милая ведьма, моя байлаора, испанскою шалью свети,
Дерзко крути её, стан облекая, и веером нервно играй,
Эту свободу любой хореограф зачтёт за начало пути —
Что же в конце его – руки танцора, пора, байлаора, пора.
Вернуться к истокам,
Познать своё тело,
Забыть предрассудки
Любого оттенка.
Прекрасная дама,
Позвольте несмело
Стать вашим партнёром
В системе фламенко,
В полёте фламенко…
Милая Майя, четвёртой стихией сожги мой убогий покой,
Выйди на площадь, возьми мою руку, влеки за собою в восторг.
Правь меня, леди, кроши по живому, любовь разливая рекой:
Если мы знаем, где устье, то мы, безусловно, найдём и исток.
