— Господин десятник, отрок Григорий…
— Погоди, Гринь, — Лука нагнулся с седла к пешему мальчишке, — что по этой дороге дальше будет?
— Версты четыре… может, пять, и будет развилка. Если по левой дороге, то к моему селу… ой!
— Тихон! Готов? — Лука обернулся к племяннику. — Тогда быстро к развилке! Разберешься, куда тати повернули, и гонца к нам! Все. Пошел, пошел!
— За мной, рысью!
— Далеко еще до твоего села? — снова обратился Лука к Григорию.
— Дня два… как идти, если поспешить, то можно и быстрее…
— Да не бойся ты, догоним татей! Оставим обоз и верхами! Успеем!
Лука Говорун ошибся — не успели. Совсем немного, но не успели, зато с тем большим ожесточением накинулись на налетчиков.
Тати, увлекшиеся грабежом, оказались совершенно не готовы к стремительной и безжалостной атаке регулярного воинского подразделения. Село к тому времени разорили уже весьма основательно, но закругляться захватчики явно еще не собирались. «Веселье» было в самом разгаре, когда на головы обнаглевших от безнаказанности разбойников свалился конный десяток Луки Говоруна при поддержке Петькиных отроков с самострелами, доказавших, что в Академии их все-таки не напрасно гоняли в хвост и в гриву эти два месяца. Так что разобрались с татями быстро, вполне профессионально и совершенно не мучаясь вопросами о превышении меры необходимой самообороны. Не успевшие разбежаться и спрятаться в лесу жители села встретили ратнинцев с приличествующим случаю сдержанным восторгом.
На усадьбу и постоялый двор Гринькиного отца — Игната Григорьевича — напали в первую очередь: наверняка основную добычу планировали взять с него, но, судя по всему, получили там достойный отпор. Крепким мужиком был Игнат, иного воина, пожалуй, стоил, даром что купец. Но вот жену свою так и не уберег: Гринькина мать лежала в глубине двора, возле калитки в ограде, — простоволосая, явно наспех одетая, со стрелой в спине — достали, видно, бабу, когда она пыталась убежать. Из полусгоревшего дома вынесли труп старой ключницы с разбитой головой да между забором и сараем нашли старика, хоть и раненого, но живого. Гринька кинулся к нему с надеждой:
— Дед Семен!..
— Гринька, ты?.. — заплетающимся языком проговорил тот, увидев парня, и, тяжко вздохнув, отвел глаза. От него-то и узнали подробности налета.
Напали на них на самом исходе ночи, когда село еще спало, так что застали врасплох. Игнат с работниками, однако, успел выскочить навстречу бандитам — собаки упредили, но, несмотря на это, не все бабы сумели спастись — ключница Параша по старости ногами слаба была, да сколько-то стрелами побили, пока они к лесу бежали. Куда делись хозяйские дочки — неведомо, бог дал — успели в лесу скрыться.
— Найдем, Гринь! — сочувственно сказал Мишка. — Мы своих не бросаем.
Он специально не стал перебивать парня, когда тот перед тем пространно рассказывал про своих погибших домашних — надо было дать Гриньке выговориться. — Сколько у тебя сестер-то?
— Трое. Старшая — Аринка… Арина, она уже взрослая совсем, вдовая, вернулась… вернули ее после смерти мужа, и две младших. Стешке семь лет, Феньке шесть…
Мишка кивал, слушая, как Гринька уже с надеждой в голосе говорил про замужество и вдовство сестры, про ее красоту да про то, какие смешные у него младшие…
— Ну если взрослая, то не пропадут, а мы их потом в лесу отыщем.
— А вы бы в охотничьей избушке у озера ее поискали, — подал голос уже заметно оклемавшийся дед. — Я так думаю, туда она пойдет с девчонками-то. Сама бы и так где в лесу пересидела тут поблизости, дождалась бы, пока тати из села уйдут. А с маленькими она рисковать не будет, уведет их. Какое-никакое там, а жилье.
— Точно, в избушке она должна быть! — оживился Гринька. — Они с отцом да вот с дедом Семеном там по десять дней, бывало, жили в охотничью пору — потом, случалось, на лошадях только и могли добычу вывезти. На всю зиму запасались птицей битой, а зимой — мясом и шкурами. Батюшка Аринку охотой от тоски по мужу погибшему отвлекал — уж очень она по нему убивалась…
— Михайла! — окликнул Мишку ратник Софрон, склонившийся над телом одного из убитых татей. — Подойди-ка сюда!
— Что такое, дядька Софрон?
— Да вот, неладное тут что-то: прочие тати одеты, кто во что горазд, а этот в полном доспехе. Еще одного доспешного наши там положили. — Софрон махнул рукой куда-то в сторону. — А строевых коней одиннадцать. Куда ж еще девять ратников делось?
«А ведь и верно — куда? Похоже, в телегах ехали обычные бандиты, а сопровождал их десяток ратников. Довольно странное сочетание, не находите, сэр Майкл? Впрочем, скорее всего, те ратники набраны из таких же бандитов, разве что рангом повыше — только и хватило их воинского умения, чтобы правильно оценить ситуацию и бежать не к коням, а в лес. Впрочем, чего им те тати, чтобы им помогать, — своя голова дороже, да и светиться не хотели. Скорее всего, из какой-то боярской дружины молодцы с разбойниками спелись. Однако без внимания такое нельзя оставлять».
— Надо Луке сказать, пусть пленных поспрашивает: и верно — нечисто тут что-то.
За околицей села Лука, не испорченный всякими либеральными глупостями вроде гуманного обращения с преступниками или общечеловеческих ценностей, деловито руководил пытками пленных и их последующим развешиванием на всех подходящих деревьях в округе.
Пытки носили не воспитательный, а исключительно утилитарный характер: Лука и Осьма желали выяснить все о схронах и заначках бандитов, которые вполне можно было прошерстить на предмет контрибуции, и о сообщниках банды в окрестных селениях, а возможно, и в самом Давид-Городке. Столь крупный торговый центр просто не мог не привлечь к себе пристального внимания здешнего криминального мира. И естественно, что каждая уважающая себя банда должна была в таком замечательном месте иметь свои глаза и уши.
К сообщению Мишки и Софрона Лука отнесся очень внимательно.
— Во! То-то я смотрю: кони строевые, а ратников нет.
— Двое-то есть, — отозвался Софрон. — Одного наши положили, а того, что у постоялого двора, кто-то умудрился охотничьей стрелой, да прямо в глаз!
— Ишь ты! — восхитился Лука. — Это кто ж тут такой ловкий? Ладно, с этим потом… Ну-ка, погодите-ка их вешать, давайте назад!
Двух пленных, похоже, уже попрощавшихся с жизнью, поволокли назад, от дерева к восседающему в седле Луке.
— Значит, так… хочу вас вот еще о чем спросить…
Самого вопроса Мишка уже не услышал, потому что его внимание привлек подъехавший Немой, державший за шиворот какого-то мелкого мужичка из местных. Как выяснилось, мужичок понадобился ему в качестве «громкоговорителя». Встряхиваемый железной рукой Андрея, тот озвучил следующее сообщение:
— Это самое… ребята ваши в лес побежали. Там один их удержать хотел, так не послушались… а потом этот, — мужичок опасливо покосился на Немого, — меня хвать и сюда поволок, чтобы известить, значить.
