– Что такое айс и как делается суп из пакета?
– Айс – непереводимое выражение. Юмор двадцать первого века. Ну типа не фонтан… господи, ну как на ваш-то перевести… а, вот: эрзац, суррогат. Суп из пакета – сушеные овощи, мясо, вермишель, ну и пряности всякие. Высыпать в кипяток, чуть поварить – и есть.
– Что-то вроде суповых брикетов. Понятно.
– Ну не совсем. Суповые брикеты я еще помню с детства. Их хоть грызть можно. А здесь высушивание в вакууме.
Шторы на раскрытых окнах салона захлопали под легким ветерком, налетевшим со стороны леса.
– Хоть продует, – вздохнул Ступин, – эти вагоны быстро нагреваются под солнцем… впрочем, вы наверняка это знаете лучше меня. Много доводилось по железке ездить?
– В советское время – да, часто.
– Мне тоже часто приходится, по делам службы. Скажите честно, а вот когда вы вначале к нам попали, в наш мир, то, наверное, часто думали о том, что вас могут здесь схватить, требовать какие-то сведения, принуждать силой что-то рассказывать?
– Не успел. Больше думал о бытовых вещах. Где заработать, где устроиться, дальше все как-то само пошло.
– Правильно. Зачем к чему-то принуждать, если есть общие интересы? Тем более что вы человек работы, вы без нее не можете, вы спешите передать знания, опыт этому миру, чувствуя себя старше него и мудрее… Знаете, у нас в этом плане много общего, – он оперся руками сзади на спинку стула, – я тоже не могу жить без своей работы. Все накопленное стараюсь передать подчиненным, тому же Быгову – спасибо, что его спасли… И еще между нами общее – то, что мы с вами в один момент потеряли свои семьи.
– Поэтому вас и выбрали для контакта?
– Что?
– Извините, это, наверно, был бестактный вопрос…
Ступин оторвался от спинки стула и прошелся по салону.
– Ну почему же… Для вас этот вопрос логичен. Если я скажу: «Да, поэтому»?
– Выходит, они знали? Знали, откуда я и в каком буду положении?
– Однако у нас с вами гораздо больше общего, Виктор Сергеевич…
– Учусь.
– Хорошо. Скажем так: были сведения, но не было известно, не подкинул ли Канарис нам дезинформацию. Да, да, про первого контактера. И что на нашей территории будет второй. Мессинг, кстати, про вас ничего не смог сообщить. Как вы понимаете, это ставило нас в сложное положение. А вот про луч германская разведка знать не могла. Все изобретатели лучей смерти возились с простыми концентраторами энергии, а для квантового генератора надо раскрыть тайну строения вещества…
Выходит, они знали, подумал Виктор. И как только они получили доказательство, сам лазер, – вызов к «серому кардиналу».
А может, это совпадение? Почему мобильник не доказательство? Хотя, если посмотреть с их стороны… Мобильник им вообще непонятен. Он неизвестно как сделан, да и назначение – только с моих слов, – а если это неправда? Во второй реальности уже были мобильники, идея была привычной, можно было смотреть только на технический уровень. А лазер – лазер они сделали из известных, привычных вещей, новостью были только научные знания, которых здесь еще нет. Значит, Ступин в этом не лукавит.
Значит, весь этот апгрейд современности, каким они здесь занимались на базе бронепоездов, – не главное, подумал Виктор. Он нужен для чего-то другого. Козырь в игре великих держав.
«Интересно, на что они решили меня разменять? И решили заранее или по ходу игры? Почему их мало интересовала бомба? Почему не было встречи с физиками? Думали, что бомба – дезинформация, которая должна экономически истощить страну? А сейчас почему не было встречи с ядерщиками? Что должен сказать этот теневой правитель?»
– Вы о чем-то задумались?
– Да. Стараюсь вспомнить все, что знаю о стержневых лампах.
– Не буду отвлекать. Да, вот и ужин несут. Вы не против, если накроют на троих здесь в салоне – вы, я, Елена Васильевна? Здесь свежее, чем в купе, полагаю, она не будет против.
По вагону разнесся запах чего-то аппетитного. Похоже, это был гуляш.
Глава 22
«И звезды наши алые сверкают, небывалые…»
[36]– Вить, вставай! А то побриться не успеешь.
«Как хорошо, что это был сон. Тридцать восьмой, фачисты, жандармерия, немецкие шпионы – все это бред, бред, бред… Как же я сразу не догадался? Вчера я, наверное, чем-то траванулся. Вон как ведет туда-сюда. Грибы! Видимо, от грибов все. Дорвался до любимого продукта».
– Леночка, ты просто не представляешь, какая ты прелесть…
– Я знаю…
Виктор с трудом разлепил глаза. За письменным столом генеральского купе сидела мадам Серпикова и причесывалась перед овальным дорожным зеркальцем в бронзовой оправе. Вагон мотало и дергало.
– Проснулся? Скоро подъезжаем.
– Боже… Как хочется обратно в объятия ночи…
– Ну ты их не слишком пропустил. Ожидала, что тебя отпустят только к утру, – она сделала паузу и внезапно рассмеялась, – знаешь, никогда не знала, что в вагоне… Здесь, наверное, на человека что-то действует. Ритм колес, качка, крики встречных паровозов, метание отблесков по стенам, само ощущение, что куда-то мчишься. Я словно летала. «Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!..»
– Любишь Есенина?
– Поэт времени первой любви. Жалко. Затянуло болото богемной жизни, начал исписываться, сочинять оды республиканским чинушам, лечился у психиатров и кончил петлей… Точно по своему стихотворению, повесился на рукаве на станции Бологое.
– Почему Бологое?
– А что, у вас он…
– В «Англетере» и не на рукаве. Все равно печально. А Маяковский?
– Наш д’Аннунцио? Эмигрировал в САСШ, когда поутихло, вернулся, примкнул к правым радикалам, в один прекрасный день был найден в гостинице со снесенным черепом. Считают, что застрелился. Знаешь, талантливым людям плохо. Они живут в пустоте – вокруг них злоба и бездарность… Сейчас принесут завтрак.
«Это даже хорошо, что они знали. Ну допустим, смог бы я здесь пристроиться. В конце концов нашлись бы добрые люди, присоветовали и с редакцией, и с монтерством, может, и на аудиопиратов в конце концов вышел. Но – незнакомый человек в городе, где военный завод. Откуда появился, неизвестно. И очутился бы ты в жандармерии по подозрению в шпионаже. На всякий случай. Человека, не вписывающегося в систему, проще ликвидировать, чем понять и попытаться извлечь пользу. Всегда, во все времена».
Москва лежала в свежем тумане, сквозь который пробивалась розоватая подсветка утреннего солнца, и напоминала большую деревню. Виктор не узнавал застройки возле Кутузовского; вдоль линии тянулись купеческие дома, прерываемые стандартными щитовыми домиками быстрого возведения, кое-где виднелись леса, скрывавшие будущие сооружения. Открытой Филевской линии вдоль пути тоже не было, на горизонте не маячили силуэты высоток. И только дебаркадер Киевского вокзала показался Виктору каким-то незыблемым архитектурным посланием для всех эпох.
