Борткевич пожалел, что не взял с собой письменных принадлежностей. Поди-ка, упомни все, что новый губернатор напридумывал. То-то на мои листы так завистливо смотрит. Да на. Мне не жалко.
– Передайте, – добавил в голос немного немецкого акцента. Шаркающий за спинами моих гостей Гинтар тяжело вздохнул.
– К вам, господа судьи, у меня поручений нет. Служите честно во имя императора, империи и правосудия! Именно в таком порядке, господа! А кто достоин вашей заботы, тех я вам укажу…
И ведь не улыбнутся даже. Сидят как два сыча. Привыкли тут рулить? А вот фигушки. К вечеру уже все узнают, кому именно на этих судей жалобы писать!
– Иван Алексеевич.
Хныкин вновь подпрыгнул солдатиком. Далеко пойдет. К его энергии ум и верность добавить – и я его еще дворянином потомственным сделаю. И на гербе девиз начертать велю: «Всегда!»
– Et vous, il ó a aussi le travail pour vous!
[15]
К полудню, милостивый государь, потрудитесь приготовить мне справку о состоянии тех торговых людей, кого на встречу пригласили. Чем промышляют, во сколько капитал оценен. Основная собственность. Уж кому, как не вам, сие ведомо должно быть!
– S'accomplira
[16]
, – как все же красиво звучит этот язык. Вот не знал бы смысла, и не понял бы. То ли обматерил, то ли в любви признался.
– Ах да! Чуть не запамятовал… Одному из моих людей требуются услуги врача. Господин городничий, это ведь по вашему ведомству? Извольте пригласить доктора ко мне. Мои казаки помогут вам сделать это быстрее, чем вы привыкли…
Только так! Именно – мои казаки. Два десятка, да десяток еще где-то по окрестностям бродит. По местным меркам – серьезная сила. И моя. И право имею.
Казачок от дверей усиленно сигналил о готовности обеда. Пора побитым собакам косточку давать.
– И последнее. Не берусь судить о качестве кухни в сей гостинице, ибо не пробовал еще. Но не откажите в любезности отобедать со мною вместе. – И сразу, без малейшей паузы, куда мог бы втиснуться вежливый отказ: – Артемка, пусть заносят!
Вошли женщины. Белые глухие блузы, обширные юбки до пола. Чепчики столь забавные и неуместные среди тяжеленных, обвивающих голову кос, что не удержался – улыбнулся. Пока разглядывал официанток, на столе появились приборы. Второй волной – хлебница и с десяток замысловатых вазочек с грибами, квашеной капустой, горчицей, мочеными яблоками и еще чем-то мне неведомым.
Постепенно на столе места все меньше и меньше. Из парящей супницы умопомрачительный запах, но и графинчик с коричневой маслянистой жидкостью весьма и весьма привлекателен. И пельмени! Господи, как же я скучал по пельменям! Здравствуйте, здравствуйте, мои ненаглядные!
Встал ненаговорившийся Борткевич. Ну кто его просил? Пельмени вон скучают в одиночестве, а он… Оратор, блин. Завел старую песню о том, как они тут все счастливы и как теперь мы все о-го-го! И народ не забудем! Милостию Господней и по воле его императорского… Знакомые песни, но звучат как-то… честнее. Они все еще боятся Бога? Гадство! Чуть не прослушал тост. Все встают. Ясно – за царя!
Кто-то уже успел наполнить маленький стеклянный стаканчик ледяной водкой. Жаль. Хотелось коньяку. Ну, за царя! Выдохнул, влил, потянулся за пытавшимся спрятаться под веткой укропа рыжиком. По горлу потекла волна тепла, гриб хрустнул на зубах. Все, как я люблю. Господи, а жизнь-то налаживается!
А-а-а-а! Что же делать?! Тряпочная салфетка!!! Гера, выручай.
Пока всовывал за воротник потрескивающую от крахмала салфетку, невидимый джинн уже успел и супу в тарелку плеснуть, и рюмка опять полна. Все смотрят. Видно, моя очередь говорить тост. Да легко!
– Поднимем чаши, господа, за Российскую империю и малую часть ее – обширную и богатую Сибирь!
Выпил первым. Закусил капустой. Бесподобно. Но что-то они гонят. Решили споить и выведать все секреты? Ха, не на того нарвались. Нас же двое. Гера, слышишь? Ты, братишка, не пей. Я вожжи брошу – ты подхватывай…
Борщ. В центре айсберг сметаны. Она уже топится, расползается по красной поверхности жирными щупальцами. Эта не та сметана, что у нас в тетрапаках продавали. Это настоящая. Натурпродукт! Почти что масло – желтая, густющая, приятно обволакивающая язык. Холодненькая. Суп сразу остыл, хотя за тарелку все еще взяться нельзя. Мм… вкуснотища!
Тост за его императорское высочество наследника престола. Под пельмени. Хорошая примета. Нужно пить. И скорее, скорее, скорее к ним, к моим обожаемым и нежно любимым. Тугое тесто. Все такие ладненькие, шершавые, подсушенные на морозе. Их бы еще в майонез макнуть, но и так тоже неплохо. Даже просто замечательно! Свинина и… Не может быть! Неужели лосятина? Может, и зубрятина. Слышал, до революции в Алтайских горах еще водились какие-то крупные рогатые…
Все. Не могу больше. Пузо раздулось, как барабан. Пора заканчивать этот праздник живота. А то еще рюмки три-четыре – и я их всех полюблю. Все эти наглые, зажравшиеся на хлебном месте морды.
– Благодарю за честь, – встаю. Все сдергивают с шей салфетки и тоже подскакивают. – Господа, до встречи завтра к полудню.
Чиновники подходят прикоснуться к руке. Крепко пожать никто не рискует. Я все еще столичное чудо, хрупкое и непонятное своей чуждостью. А может, и не принято у них…
Хочется сигарету. Никогда не курил. В юности спорт, потом политика. Здоровье нации и все такое. Иногда. Пара затяжек под рюмочку… Боюсь спрашивать. Вдруг сюда табак везут из Питера? И стоит он, как «Боинг-747». Гера, не смейся. Ты меня тоже, бывает, забавляешь своими высказываниями. Ну ее, эту куряшку. Пойду прилягу…
На стене календарь. Прямо рядом с зеркалом. Как раньше не заметил? Двадцать третье февраля одна тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. Воскресенье. Мясопустное заговенье. Понятия не имею, что это значит, да и знать не обязан. Я, слава всевышнему, лютеранин. Из всех заговений только морковкино и знаю. Хорошо, хоть не пост какой-нибудь. Хорош я был бы, если бы православным чиновникам на стол мясца положил. И злился бы потом сидел – чего не жрут, гады. Брезгуют угощением?!
Нужен секретарь. Желательно срочно. Такой пронырливый парнишка, чтобы знал много, а болтал чуть-чуть. В Томске-то я уже знал, к кому с этой темой подойти, но туда еще добраться нужно. Как бы не спалиться по дороге…
Двадцать третье февраля. День Советской армии. Вот и отпраздновал. Хотя вроде до Советов календарь был сдвинут куда-то… Старый Новый год вон аж куда уехал. Но ведь и праздную я пока один. Больше никто и не подозревает о том, что скоро может появиться лишний повод. Мужской день. День защитника Отечества. Весь год, блин, ты губки подкрашиваешь и юбку носишь, гомосятина позорная. А двадцать третьего февраля – фокус-покус – и ты защитник.
Может, и не будет здесь этого. Может, и не появятся Советы, не уедут за кордон двадцать миллионов русских. И не увезут с собой большую часть культуры. Салфетки вот эти за воротник, галоши поверх сапог, чтобы ковров в парадных не пачкать, дворников с бляхами на пузе и отвратительной чистотой во дворах… Я бы легко пожертвовал этим Днем защитника с Восьмым марта в придачу… Если бы все так просто было.
