— Бери давай!
Чьи-то руки подхватили под мышки и за ноги.
— Дотащишь?
— Она живая?
— Да что ты стоишь? Тащи!
— Надо позвонить…
— Заткнись.
— Черт!
— Осторожно!
— Она скользкая.
— Она мокрая.
— Сюда. Сюда клади!
— Я позову врача…
Теперь лежать было мягче.
— Она жива?
Кто-то прикоснулся пальцами к ее запястью.
— Пульс есть.
— Оставь ее.
— Она не дышит!
— Да дышит она!
— Накройте ее одеялом.
— Пойдем уже…
— А она не умрет, если мы ее оставим?
— Не умрет.
Уйдите, уйдите, уйдите! Уйдите все. Оставьте уже, хватит… Спать…
Сознание еще минуту пробубнило в ухо и уснуло. Что было дальше, не имело уже никакого значения.
Яркий солнечный свет щекотал ресницы, просачивался сквозь них и рисовал красные круги на сетчатке. Маруся перевернулась на бок и накрыла голову одеялом. Круги немедленно пропали, но теперь проснулись мысли, сначала осторожно, а потом нагло и бессовестно стали лезть, напоминая о вчерашнем дне. И даже немного о сегодняшнем. И еще капельку о завтрашнем и предстоящем, вплоть до сентября. Уснешь тут, как же!..
Она перевернулась на другой бок, стянула одеяло и осмотрела комнату. Никакой воды. Уже лучше. Села на кровати. Душевая кабинка разбита, но осколки убраны. Хорошо. Что дальше? Одежда сложена на подоконнике. Кеды под кроватью, рядом с тапочками. С улицы доносится дребезжание трамвая. Ох. Трамваи, да. Научный городок. Какие-то голоса. Музыка. Дурацкая музыка. Симпатичные занавески, вечером они казались более унылыми.
Что еще? Головная боль. Шишка на затылке. Маруся потрогала шишку — прикольно. Вообще всегда было интересно, что это там так надувается? Кости черепа? Болит лопатка и пятка. Даже целая ступня. Болит живот — это от голода. Еще локоть болит. И глаз. Правый глаз болит так, будто туда попала соринка. Осколок?
Маруся встала с кровати и дошла до зеркала. Вот такая вся, значит, голая. И вчера ее такую голую кто-то тут таскал. Отлично. И что, вот после этого выходить из комнаты и спускаться? Вы бы вышли из комнаты, если бы знали, что вас ночью таскали туда-сюда голую и мокрую? А что делать? Сидеть? И что?
Маруся залезла в сумку и достала новые трусики и платье. Они там сейчас, наверное, обсуждают ее. Обсуждают и едят. Маруся влезла в платье и вздохнула. Сидят… Едят… Маруся сняла платье и достала джинсы и футболку. Захотелось одеться как-то… позакрытей. Хотя чего уж теперь? А что едят? Или в столовой? А времени-то сколько? Вернее, который час? За вопрос «сколько сейчас времени?» бабушка почему-то давала подзатыльник и говорила, что правильно говорить «который час?». Вот объясните, в чем разница? И футболку лучше не такую, это какая-то слишком дурацкая. Черную? Черную. И полцарства за котлеты со сладким чаем!
Где-то под ногами задребезжал телефон. Маруся подняла с пола мокрые шорты и достала из кармана аппарат. Папа!
— Але-е-е-е!
— Привет.
— Доброе утро.
— Ничего себе утро! Ты точно в Нижнем?
— А что?
Маруся подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула на улицу. Прямо напротив дома, на лужайке, какие-то студенты в бальных платьях и высоких напудренных париках вытанцовывали сложно-вычурные менуэты. Так вот откуда дурацкая музыка…
— Насколько я понимаю, у вас там сейчас часа два.
— Позапрошлого века…
— Что?
— Да так…
Маруся включила громкую связь, вытянула телефон в руке и сделала снимок танцоров.
— Только проснулась?
— Не!
Отправила файл отцу.
— Не! Ладно, как ты там?
— Честно?
— Не надо!
— Любящий отец своего ребенка сюда бы не отправил…
— Ну так то — любящий!
Маруся улыбнулась.
— О боже, что это?
— Получил картинку?
— Там все так плохо?
— А еще тут есть трамвай!
— Ну горячая вода-то есть?
— Ведрами из колодца.
Папа рассмеялся.
— Все, Мусик, прости, я побежал…
— Ну не-е-е…
— Ну да-а-а-а…
— Давай еще поболтаем!
— Потом!
— Ты и минуты не проговорил!
— Вечером еще наберу.
— Если я не отвечу, значит, меня больше нет в живых!
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Я понял. Если не ответишь, значит, нет в живых.
— Ты отвратительный!
— Целую в нос. Пока!
Ей ужасно хотелось к папе. Вытащить его с очередного совещания, пойти в хороший ресторан, а еще лучше прямо дома завалиться на диван, включить кино, взять ведерко мороженого, или жареной картошки, или еще какой-нибудь жутко вредной и вкусной гадости, наесться до отвала и посмеяться до слез. Но, к сожалению, все папино время доставалось каким-то незнакомым людям, а Марусе перепадали только минутные разговоры по телефону или мимолетные встречи, подходящие лишь для того, чтобы папа мог ее в очередной раз отругать.
Об этом лучше не думать. Лучше думать про платье. Все-таки лучше надеть платье. Во-первых, потому что гулять в джинсах и черной футболке при +30 негуманно, во-вторых, надо показать всем, что ничего такого не произошло и вовсе Маруся не стесняется. Клин клином, короче.
Маруся вышла из комнаты. Тишина. Тишина — это хорошо. Значит, есть шанс, что все ушли на занятия. Если все ушли на занятия, значит, на кухне она никого не встретит.
Маруся сбежала по ступенькам и практически упала в объятия того самого Ильи — красавчика, с которым она вчера ехала в школу и который так бесстыже бросил ее ради Алисы. Опа! Значит, он тоже тут живет? Значит, вчера ночью это был его голос? Значит, он видел ее… О нет!
Илья радостно улыбнулся:
— О! Привет!
Улыбается. Дурной знак.
— Живая?
Совсем дурной знак.
— Привет. Ну вроде да.
— Ну супер. А то мне тут рассказали…
Илья посмотрел на парня, стоящего рядом. С перепугу Маруся даже не сразу его заметила.
— Кстати. Ты уже знакома со своим спасителем?
Спасителем?
