Посвящается Барри и Джошу, конечно же.
А также моим любимейшим друзьям, доказавшим, что мы можем все-таки найти свою компанию.
Все, что мы видим или чем кажемся,
Не что иное, как сон во сне.
Эдгар Аллан По
Что побудило первую чету,
В счастливой сени, средь блаженных кущ,
Столь взысканную милостью Небес,
Предавших Мирозданье ей во власть,
Отречься от Творца, Его запрет
Единственный нарушить? — Адский Змий!
Да, это он, завидуя и мстя,
Праматерь нашу лестью соблазнил;
Коварный Враг, низринутый с высот
Гордыней собственною, вместе с войском
Восставших Ангелов, которых он
Возглавил, с чьею помощью Престол
Всевышнего хотел поколебать
И с Господом сравняться, возмутив
Небесные дружины; но борьба
Была напрасной. Всемогущий Бог
Разгневанный стремглав низверг строптивцев,
Объятых пламенем, в бездонный мрак,
На муки в адамантовых цепях
И вечном, наказующем огне,
«О Князь! Глава порфироносных сил,
Вождь Серафимских ратей боевых,
Грозивших трону Вечного Царя
Деяньями, внушающими страх,
Дабы Его величье испытать
Верховное: хранимо ли оно
Случайностью ли, силой или Роком.
Я вижу все и горько сокрушен
Ужасным пораженьем наших войск.
Мы изгнаны с высот, побеждены,
Низвергнуты, насколько вообще
Возможно разгромить богоподобных
Сынов Небес; но дух, но разум наш
Не сломлены, а мощь вернется вновь,
Хоть славу нашу и былой восторг
Страданья поглотили навсегда.
И мне сдается, даже в бездне власть —
Достойная награда. Лучше быть
Владыкой Ада, чем слугою Неба!
Но почему же преданных друзей,
Собратьев по беде, простертых здесь,
В забвенном озере, мы не зовем
Приют наш скорбный разделить и, вновь
Объединясь, разведать: что еще
Мы в силах у Небес отвоевать
И что осталось нам в Аду утратить?»
Джон Мильтон, «Потерянный рай»,
книга первая (перевод Аркадия Штейнберга)
ПРОЛОГ
7 декабря 1895 года
Это честный и подробный отчет о последних шестидесяти днях Картика, брата Амара, преданного сына Ракшана, и о странном визите, встревожившем меня в эту холодную английскую ночь. Но если начинать с самого начала, то я должен вернуться к середине октября, к тем дням, когда случилось несчастье.
Когда я выбрался из леса за Академией Спенс, школой благородных девиц, сильно похолодало. Но сокол принес мне письмо от Ракшана. Мне необходимо было немедленно явиться в Лондон. При этом я должен был держаться в стороне от людных дорог и убедиться, что за мной не следят. Несколько миль я проехал с цыганским караваном. А остаток пути проделал пешком, один, скрываясь за деревьями или просто под покровом ночи.
На вторую ночь, когда я терял силы от тяжелого путешествия и умирал от холода и голода — я прикончил свои скудные запасы мяса еще накануне — и когда мой ум устал от полного одиночества, лес начал подшучивать надо мной. Каждый вскрик козодоя пугал меня, потому что казался голосом призрака; каждая сухая веточка, треснувшая под копытом олененка, угрожала встречей с не нашедшей покоя душой варвара, убитого здесь столетия назад…
При свете костра я прочел несколько строф из «Одиссеи», единственной моей книги, надеясь набраться храбрости у ее героя, испытавшего множество злоключений. Я уже не чувствовал себя храбрым или уверенным хоть в чем-нибудь. Но наконец я заснул.
Это не был спокойный, освежающий сон. Мне снилась трава, почерневшая, как от пожара. Я очутился в каком-то месте среди голых камней и пепла. Одинокое дерево вырисовывалось на фоне кроваво-красной луны. А далеко внизу огромная армия сверхъестественных существ отчаянно шумела, готовясь к сражению. Но сквозь гвалт я слышал голос моего брата Амара, отчаянно кричавшего: «Не предавай меня, брат! Не доверяй…» Но тут сон изменился. Появилась она и склонилась надо мной, и ее красно-золотые локоны сияли, как нимб, на фоне яркого неба.
— Твоя судьба связана с моей, — прошептала она.
И наклонилась ближе; ее губы коснулись моих. Я ощутил их нежное тепло… и сразу проснулся.
Никого и ничего рядом не было, только слабо светились угли догоравшего костра да шуршали в траве мелкие ночные зверьки, занятые своими делами.
Когда я добрался до Лондона, я был едва жив от голода и не знал, куда направиться. Ракшана не дали указаний, где их искать; они вообще не считали это нужным. Они всегда сами находили меня. Я, пошатываясь, брел сквозь толпу в Ковент-Гарден, и вдруг почуял запах пирогов с угрем, горячих, соленых, и едва не сошел с ума. Я готов был рискнуть и украсть один, когда вдруг заметил его. Мужчина стоял у стены и курил сигару. Он ничем не выделялся из толпы: среднего роста и телосложения, в темном костюме и шляпе, с аккуратно свернутой утренней газетой под мышкой… Он носил ухоженные усы, а на его щеке виднелся шрам. Я решил подождать, пока он отвернется, чтобы незаметно схватить пирог. А пока сделал вид, что заинтересовался парочкой уличных фокусников. Один жонглировал ножами, а второй старался привлечь зрителей. Я знал, что есть еще и третий, который скользит в толпе, освобождая людей от бумажников. Я снова посмотрел на то место у стены, где стоял мужчина, — но он исчез.
Пора поискать удачи. Держа руки под плащом, я приблизился к горе исходящих горячим паром пирогов. Я протянул руку — но тут рядом со мной откуда-то взялся тот мужчина с сигарой.
— Восточную звезду найти нелегко, — произнес он тихим, но веселым голосом.
И только тогда я заметил значок у него на лацкане — маленький меч, увенчанный черепом. Символ Ракшана.
Я дал ему ответ, которого он ожидал:
— Но она ярко светит тем, кто ищет ее.
Тогда он хлопнул левой ладонью по сжатой в кулак правой руке, как это всегда делали братья Ракшана.
— Добро пожаловать, ученик, мы ждали тебя.
Он наклонился и шепнул мне на ухо:
— Ты должен о многом рассказать.
Что произошло дальше, я не могу объяснить в точности. Последним, что я помню, была продавщица пирогов, прятавшая в карман монеты. А мой затылок внезапно пронзила боль — и мир погрузился во тьму.
Когда очнулся, я обнаружил, что нахожусь в сырой и темной комнате; я заморгал, потому что вокруг внезапно вспыхнуло множество высоких свечей. Мужчина с сигарой исчез. Голова у меня болела черт знает как, и теперь, когда я пришел в себя, мой страх еще сильнее заострился о точильный камень неведомого…
