Эта троица к шахидам явно не относилась, а вот гонор у них пока еще не выветрился – результат человеческого обращения, очевидно. Наверное, если бы их вместо комфортабельных кают запихнули в какую-нибудь помойку без сортира и не давали жрать, то они вели бы себя иначе. Увы, увы, помоек на русском крейсере не было в принципе, а жрать не давать – так они же товарный вид потеряют. Арабы же, судя по всему, этого не понимали. Что поделаешь, восточный менталитет – любое нормальное отношение принимается как слабость. А зря.
– Ну, и кто это у нас пришел? – с добродушной усмешкой поинтересовался Соломин.
Тот араб, что в кандуре
[3]
, что-то сказал своим спутникам. Те согласно закивали, военный ухмыльнулся. Что они сказали, Соломин не понял – арабского он не знал и изучать не собирался. Зачем? Достаточно того, что, как и любой среднеобразованный русский, он знал, помимо родного, английский, немецкий, французский, японский, итальянский, скандинавский, финский и испанский языки, то есть языки, на которых разговаривала большая часть человеческих народов. Ругаться, правда, умел на еще большем количестве, но арабский даже в это число не входил. Изучать язык того, кто не представляет интереса, капитан не собирался, считая лишней тратой времени, да и какой смысл засорять память пустой информацией? Голова – не чердак, который можно забивать ненужным хламом, а ценнейший и очень тонкий инструмент, которым нужно пользоваться аккуратно и бережно. Хотя, конечно, и кирпичи ею можно ломать, если с умом. Нет, возникни нужда – можно изучить за кратчайшее время любой язык на достаточном для общения уровне, техника позволяет и не такое, но Соломин искренне считал, что именно сейчас нет такой нужды.
Не переставая улыбаться, Соломин чуть заметно кивнул Джораеву, дисциплинированно замершему чуть позади пленных. Тот, правильно поняв жест, шагнул вперед и коротко, без замаха, врезал арабу в зубы, да так, что тот, потеряв равновесие, рухнул на пол.
– Говори на нормальном языке, обезьяна, когда к тебе обращается русский офицер, – сквозь зубы процедил старлей.
– Фи, как грубо, – делано поморщился Соломин. – Однако же, господа, молодой человек прав. Невежливо говорить на языке, который понимают не все присутствующие. Вам оказали честь, опустившись до разговора с вами, а вы тут пальцы, понимаешь, гнете… Нехорошо, право слово, нехорошо. И очень чревато. Лейтенант, если он еще что-то не по-человечески квакнет, добавьте ему, да посильнее.
Араб медленно поднялся с пола, его спутники даже не попытались ему помочь, замерев, как лягушки перед коброй. А что вы хотели? Сами виноваты – свой статус надо понимать сразу, иначе и впрямь можно получить по физиономии. А теперь избитый – высокий, крепкий мужчина лет сорока – выглядел просто жалко. Очевидно, его никогда еще не били просто так, оттого, что он чем-то кому-то не понравился.
Он еще попытался поиграть в гордого и несгибаемого героя. Угу, вперед и с песней. По кивку Соломина Джораев аккуратно поставил на стол небольшой чемоданчик, раскрыл его и начал выкладывать страшные на вид блестящие железки. И кто сказал, что для того, чтобы разговорить человека, нужен специальный пыточный инвентарь? Все давным-давно придумано стоматологами.
В данном конкретном случае инструменты были из личной коллекции корабельного врача. Ну, у каждого свои загибы. Кто-то пробки бутылочные собирает, кто-то – старинные медицинские инструменты докосмической еще эпохи. Соломин взял их под честное слово, что не поломают и даже не испачкают – уж больно вид у инструментов соответствовал.
И сломался араб, сломался сразу и бесповоротно. И его спутники, точнее, один спутник – тот, который военный, тоже сломался, хотя его никто пальцем не тронул. А вот третий оказался покрепче, промолчал весь разговор, но от него и не требовали ничего. Смысл, если двое других соловьем разливаются, выдавая и то, о чем спросили, и то, о чем не спрашивали, причем на чистейшем русском. Оказывается, очень легко обучаются люди чему угодно, главное – правильно простимулировать.
Когда арабов выводили, Джораев смотрел на них еще презрительнее, чем на француза. Ничего удивительного – тот хоть в бою участвовал и раскололся, будучи в угол зажат, а эти – всего-то раз по лицу словили и готово дело, поплыли. Впрочем, была еще одна причина, по которой на арабов смотрели презрительно и брезгливо очень многие, и не только русские. И не было в том никакой национальной подоплеки – обычная здоровая человеческая реакция.
Все дело в том, что эпоха толерантности осталась далеко в прошлом. Толерантные государства просто не выживали, скатывались в социальные потрясения. Был момент, когда по Европе прокатилась волна революций, и к власти пришли куда более жесткие, часто профашистские режимы. К счастью, это было еще до того, как космическая экспансия от русских распространилась и на другие страны, хотя, возможно, именно благодаря этому столь многие вышли в космос. Страны, ориентированные на поддержку социальной стабильности путем кормления всех подряд, просто не имели достаточно средств для космоса, а жесткие, диктаторские режимы могли позволить себе и не такое. Позже, конечно, фашисты канули в небытие, но в некоторых странах ухитрились сохраниться. Печальным примером была Французская Деспотия, где здоровое, в общем-то, желание отделаться от мигрантов привело сначала к гражданской войне, а потом и к нацизму того же толка, что был в Германии перед Второй мировой войной.
Что интересно, многие обвиняли в фашизме Россию. Абсолютно безосновательно, кстати. Некоторые внешние признаки были похожи, но и только – дело в том, что русские, поставленные когда-то на грань выживания, просто вынуждены были принять староанглийский подход к отношению с соседями. Как там было? «Англия. Всегда Англия. Только Англия», «За каналом людей нет», «У Англии нет друзей. У Англии нет врагов. У Англии есть интересы» и прочие страшненькие, но действенные истины. Замените в этих фразах Англию на Россию – и вы получите основу нынешнего русского менталитета. В чем-то хорошего, в чем-то плохого, потому что не бывает ничего совершенного, но невероятно жизнеспособного, ставящего Россию и русских превыше всего. Это никому не нравилось, но сами русские имели с такого подхода, в основном, плюсы. Увы, к собственной беде, «цивилизованные» европейцы своим рвачеством, обманом и предательством сами воспитали из добродушных и отзывчивых русских фактически новую нацию, молодую, сильную, хищную, и теперь уже который век со страхом глядели на прилежных учеников. А ученики, переняв у них и хорошее, и плохое, лишь бы оно позволяло просто жить, не боясь за будущее, за судьбу своих детей, стали сильнейшими и теперь просто плевали на бывших учителей с высокой колокольни.
Американцы тогда оказались достаточно умны, чтобы, в отличие от Европы, не сводить проблему к межнациональным или межрасовым конфликтам. Однако чтобы удержаться на плаву, они жестко ограничили расходы и срезали социальные программы. Хочешь жить – работай, не хочешь работать – да хоть не живи. Жесткий, подчас даже жестокий подход, но он оправдал себя. Да, были потрясения, даже уличные бои были. Очень плохо пришлось многим, привыкшим поколениями жить на пособия. Достаточно сказать, что популяция негров в США уменьшилась в четыре раза. Но результат в конечном счете оказался, скорее, положительным – нация потребителей вновь превратилась в сильных, решительных людей, когда-то колонизировавших материк и с оружием в руках отвоевавших его земли у индейцев. И лишним весом к тому же мучиться перестали.
